Кишиневское направление - Виталий Гладкий

Старший лейтенант прикинул высоту второго этажа и начал торопливо разматывать веревочную бухту.

– Иван! – снова окликнул он Татарчука, который уже направился в часовню. – Если с бронетранспортером дело выгорит, мы тебя заберем. Понял – заберем! Так что будь наготове.

– Понял, командир, понял. Буду готов, как пионер.

– Кучмин! Давай сюда Ласкина, – приказал старший лейтенант Степану.

На какое-то время Маркелов присоединился к Татарчуку, и двумя автоматами они быстро загнали эсэсовцев в укрытия.

– Командир! – позвал Алексея Кучмин. – Колян закрылся в трапезной. Говорит, уходите, прикрою.

Автомат Ласкина грохотал под сводами трапезной, почти не переставая. Он бил короткими очередями. Пригода и Кучмин понимающе переглянулись и хмуро опустили головы. Для них все уже было ясно…

– Ласкин! Ласкин! – забарабанил старший лейтенант в тяжелую дверь трапезной. – Коля, нужно уходить, открой!

Стрельба затихла. Спустя минуту по другую сторону двери раздался тихий, но внятный голос Ласкина:

– Командир… Алеша, прости. И вы, ребята, не поминайте меня лихом. Спасибо вам за все, мои добрые друзья. Прощайте. Мне пора. Так надо, командир…

И автомат Ласкина снова дал очередь – на этот раз длинную.

– Ласкин, я приказываю!..

Маркелов в каком-то исступлении навалился всем телом на дверь трапезной, но она даже не шевельнулась. «Да, умели когда-то ковать засовы монахи», – совсем некстати мелькнула в голове старшего лейтенанта посторонняя мысль.

– Он не откроет, – глухо сказал Кучмин, не поднимая глаз на Маркелова.

Старший лейтенант даже тихо застонал от бессилья и скрипнул зубами. Он тоже знал, что Ласкин, всегда отличавшийся независимым нравом, своего решения не изменит.

– Ладно, уходим! – решился наконец Маркелов и с какой-то непонятной нежностью погладил ладонью дверь – будто плечо Ласкина.

Первым по веревке спустился на землю Татарчук и тут же отполз в сторону, за кучу булыжников. Но его опасения оказались напрасными – выстрелов не последовало. Похоже, фрицы проморгали маневр разведчиков.

Таким же манером за ним последовали и остальные. Только раненый Пригода не удержался за веревку одной рукой – все-таки, он был тяжеловат для гимнастических упражнений – и отпустил ее, но его вовремя подстраховал Кучмин.

Казалось, до деревьев рукой подать. А если гитлеровцы притаились и держат их на прицеле? А, была не была! Маркелов потуже затянул поясной ремень и решительно взмахнул рукой – вперед!

Эсэсовцы заметили их чересчур поздно. Они тут же перенесли огонь в сторону сада, но Ласкин тоже не зевал и, выпустив длинную очередь, отвлек немцев. Пока эсэсовцы отвечали Ласкину, разведчики успели скрыться за деревьями, и теперь бежали к бронетранспортеру изо всех сил, не обращая внимания на пули, которые срывали с древесных стволов кору и роняли на их головы дождь из яблоневых листьев.

«Опоздали!» – Маркелов до крови прикусил нижнюю губу. Возле бронетранспортера он увидел унтера, который о чем-то оживленно разговаривал с местным жителем в зеленой потертой шляпе – то ли молдаванином, то ли румыном. Второй эсэсовец, – наверное, он был водителем или механиком – отворив верхний лючок, проверял мотор.

Цивильный, который почему-то показался старшему лейтенанту знакомым, глядел на рослого эсэсовца подобострастно, буквально ел его преданным собачьим взглядом.

«Похоже, эта сволочь и сдала нас немцам, – мельком подумал Маркелов. – Наверное, приходил в монастырь за кирпичом для домашних нужд… или зашел сюда яблок нарвать, заметил бесхозный бронетраспортер и доложил, кому следует…» Неподалеку от бронированной машины стояла самодельная деревянная тележка на резиновых колесиках от детской коляски.

Все эти мысли, наблюдения и выводы пронеслись в голове старшего лейтенанта в один миг. Не сбавляя хода, Алексей яростно выкрикнул что-то невнятное и полоснул очередью по бронетранспортеру. Унтер и цивильный упали, будто их скосило невидимой косой.

Второй эсэсовец – механик – оказался на удивление проворным и ловким типом. Сначала он спрятался за бронетранспортером – скатился с капота, при этом умудрившись оказаться на ногах, а затем очень шустро достал гранату из подсумка, выдернул запальный шнур, но бросить свою М-24[42]не успел. Степан и Маркелов, опередив Пригоду и Татарчука, уже выскочили на линию огня и ударили из автоматов почти одновременно.

Эсэсовец отшатнулся назад и упал, сжимая в руках длинную рукоятку гранаты. Взрыв застал разведчиков распластавшимися на земле; осколки прозудели над ними, словно осиный рой. Но большая их часть ударила по бронированной машине, не причинив ей никакого вреда.

Больше возле бронетранспортера немцев не оказалось. Видимо, они не ожидали, что разведчики рискнут вырваться из огненного кольца таким образом. Это казалось невероятным.

Татарчук быстро осмотрел машину, включил зажигание – мотор заработал. Кучмин возился около пулемета, который оказался в полной исправности. Запас патронов был солидный, и Степан, примерившись, выпустил длинную очередь в эсэсовцев, которые уже просочились в сад и, перебегая от дерева к дереву, начали прицельно обстреливать бронетранспортер, в который уже забрались разведчики. Гитлеровцы залегли.

– Прорываемся во двор! – приказал Маркелов.

– За Николаем! – обрадовался Татарчук.

Он выжал сцепление, и бронетранспортер, набирая скорость, покатил по садовой дорожке.

– Степан! – вдруг закричал Маркелов и, схватив автомат, открыл боковую дверь с намерением выбраться наружу; он сидел рядом Татарчуком, который вел бронетранспортер.

Степан тоже увидел, что так взволновало старшего лейтенанта, – из-за дерева торчал смертоносный набалдашник «панцерфауста»[43], – но развернуть пулеметную турель не успел: немец приложил трубу к плечу и нажал на спуск.

Однако Татарчука реакция не подвела: он резко затормозил, и заряд пролетел перед самым его носом – в полуметре от бронетранспортера.

– Сукин сын! – пробормотал бледный старшина, глядя, как эсэсовец, обхватив яблоню обеими руками, сползает вниз; Маркелов опоздал на самую малость.