Последняя из рода Тюдор - Филиппа Грегори

Он кладет мне в руку листок бумаги, а я крепко прижимаю его к сердцу.

«Вот это – настоящая жизнь! – лихорадочно думаю я. – Вот что значит быть юной, красивой и живой». Именно на это я надеялась, когда вышла из Тауэра, оставив за его стенами сестру, жуткую смерть и бесславные похороны ее разрубленного тела. Вот такой должна была стать моя жизнь, и она такой стала: наполненной страстью, красками и счастьем, о котором я и не мечтала.

Мы с Недом по-прежнему молчим, когда встречаемся, и отводим глаза, но в часовне он мне подмигивает и самым сладким образом прижимает к себе, когда подсаживает меня на коня. И сейчас, когда смена фигуры танца поставила нас друг перед другом, я чувствую тепло его руки, когда он касается моих пальцев. Когда мы становимся друг напротив друга, он подходит ко мне так близко, что я чувствую, как его дыхание касается моего уха, а его ладонь на моей талии уверенно привлекает меня.

Мы тайно встречаемся, как некогда тайно друг от друга отстранились, и теперь, когда я отворачиваюсь и делаю вид, что не вижу его, мне с большим трудом удается сдержать сияющую улыбку. Надо же, как быстро я забыла, что совсем недавно все время хотела плакать.

Стоит лето, двор занят развлечениями, и никому ни до чего нет дела, как будто все строгие дворцовые правила поведения на время были приостановлены. Никаких ограничений, никаких воспоминаний о том, как «учиться умирать», потому что кажется, что смерти больше нет. Нет больше ни страха перед будущим, ни интриг о том, кто будет наследником короны, ни вопросов о плодовитости королевы или о том, начнется ли война. Есть только солнце и красивые наряды. И воспоминания о наших страданиях при королеве Марии изгнаны и забыты, как прошлогодние травы с дворцовых полов. Все, кто плел интриги против короны и друг против друга, уже мертвы, а мы, их дети, поклялись прожить свои дни в радости и веселье. Мы научились жить.

Уильям Сесил уехал в Эдинбург, чтобы заключить мир между шотландскими лордами и их французским регентом. Армия Елизаветы нерешительно, но все же двинулась вперед, чтобы принести нам мир. Теперь без Сесила Елизавета просто потеряла голову, словно считает, что раз он ее не видит, то никто не замечает ее поведения. Она живет с Робертом Дадли открыто, он приходит в ее опочивальню, как будто он ей муж, он смеется над ней, обнимает ее, и ему подчиняется двор, словно он уже стал королем-консортом.

Каждый день мы выезжаем верхом, пуская перед собой свору гончих. Роберт Дадли приводит своей любовнице роскошных лошадей, одна красивее другой, и они вдвоем ездят плечо к плечу. Каждый день эта пара обгоняет придворных и исчезает в лесах, возвращаясь только к ужину. Он проходит под роскошными навесами, которые слуги поставили на поляне. Столы накрыты изысканными угощениями, и по бокалам разлито вино. И даже к трапезе они открыто и бесстыдно выезжают вместе, сияя невыразимой радостью.

Все остальные придворные некоторое время следуют за гончими псами, потом направляют своих коней к реке, давая им напиться, или спешиваются, чтобы отдохнуть в тени, или просто ищут укромное местечко, чтобы пошептаться или урвать украдкой поцелуй.

Солнце палит нещадно, но поляна окружена свежей листвой дубов и берез, откуда беспрестанно доносится пение птиц, этих скромных лесных музыкантов. Ароматы дыма костров и жареного мяса смешиваются с запахом примятой травы там, где слуги кладут ковры и подушки, на которые мы и устраиваемся отдыхать, пить вино, рассказывать истории и читать стихи. Иногда мы поем старинные песни, а иногда Нед читает свои стихи. Но среди его творений никогда не звучат слова о женщине в черном, потому что они принадлежат только мне одной.

Мы придворные молодого, красивого двора, и только самым старшим и мудрым из нас не хватает терпения на круглосуточные пикники, в то время как мы возвращаемся под крышу только с рассветом, рука об руку, шепча друг другу обещания. Однако люди шепчутся и о титанических усилиях, прилагаемых Сесилом в Эдинбурге, и о том, что все может пойти насмарку, если Елизавета не даст Англии наследника. Однако радость и облегчение Елизаветы от предчувствия окончания войны делают ее легкомысленной. Она ощущает себя победительницей, приписывая себе достижение мира и ощущая себя неуязвимой. Она неосмотрительна и готова рискнуть всем ради любви.

Даже когда Тайный совет предупреждает, что придется иссечь языки народу по всему королевству, чтобы прекратить хождение молвы о том, что королева – шлюха Роберта Дадли. Но она по-прежнему выглядывает из окон своей спальни полуодетой и требует немедленно позвать к ней Роберта Дадли.

Все знают, что их спальни соединены дверью, и они спокойно могут ходить друг к другу по ночам. Все видят, как слуга Роберта Дадли стоит снаружи, возле двери хозяина, потому что королева уже пробралась в его спальню через потайную дверь.

Даже крестьяне, которые и знать ничего не должны о происходящем при дворе, уже говорят, что Елизавета без ума от своего красавца конюшего, и что они, должно быть, тайно женаты, и что его бедная прежняя жена уже сгинула где-то по приказу королевы, точно так, как исчезали жены ее отца, короля Генриха.

Потом до нас доходят известия о том, что умерла регент Шотландии, Мария Гизская, и что вместе с ней умерло и влияние Франции на Шотландию. Сесил возвращается в Лондон. Он заключил триумфальное мирное соглашение, но именно в это время Роберт Дадли решил пожаловаться на то, что не получил ничего за свою скоростную езду, от Ньюкасла до Эдинбурга и обратно. Теперь Елизавете нужно нечто большее, чем какой-то мирный договор: она требует тысячи фунтов компенсации, возвращения Кале и запрета Марии, королеве Франции, пользоваться королевской символикой на своем обеденном фарфоре. Ей нужно было все, от большого до малого. Она и Роберт стояли бок о бок как король с королевой и перед лицом всего двора встречали Уильяма Сесила градом упреков и претензий.

Окончание правления Франции в Шотландии должно было праздноваться как великая победа, но вместо этого Уильям Сесил, чье дипломатическое искусство и принесло эту победу, оказался сломлен неблагодарностью королевы. И он оказывается не в силах совладать со своим гневом от того, что теперь она прислушивается к советам Роберта Дадли. Двор тут же делится на два лагеря: тех, кто почитает Дадли восходящей и неугасимой звездой, мужем и будущим королем-консортом, и сторонников Уильяма Сесила, утверждающих, что ему должно воздать причитающиеся ему почет и уважение, которыми он пользуется по праву у старых лордов, в отличие от молодого отпрыска известной своими предательскими настроениями семьи.

Елизавета, объявив меня родственницей, которая дорога ей почти как родная дочь, перед лицом этого нового кризиса напрочь забывает обо мне. Она может думать только о том, что мужчина, заменивший ей отца, находится в конфликте с мужчиной, ставшим ей мужем. Весь двор уверен в том, что Сесил покинет королеву, а Дадли ее погубит. Ходят слухи, что существуют заговоры о том, чтобы убить молодого мерзавца. Королева позволяет себе не соглашаться с тем, что у народа есть право выбирать себе наследника. Но если шотландцам позволено отвергать свою королеву Марию, то почему англичане должны принимать Елизавету? И теперь в заботах о своем любовнике, своем будущем, о своем статусе она просто не находит времени на меня. Да у нее нет времени вообще ни на кого.