Ухищрения и вожделения - Филлис Дороти Джеймс

— О Боже, от Тебя укрыться если б мог…

Рикардс быстро взглянул на него:

— Что это вы такое сказали, мистер Дэлглиш?

— Да просто цитата на ум пришла.

Рикардс не ответил. Возможно, он подумал: «Ну что ж, говорят, ты поэт. Поэтам положено…» Он в последний раз внимательно оглядел кухню, словно полагая, что сила его взгляда заставит этот ничем не примечательный стол и четыре стула, открытую бутылку вина и два вымытых стакана выдать хранимую ими тайну. Потом сказал:

— Я запру дом и поставлю охрану до завтра. Я договорился встретить доктора Мэйтланда-Брауна, патологоанатома, в Истхейвене. Он взглянет на Свистуна, а потом поедет прямо сюда. К тому времени и судебный биолог должен подъехать из лаборатории. Вы ведь сами хотели посмотреть на Свистуна, а, мистер Дэлглиш? И время подходящее, не хуже любого другого.

Дэлглиш полагал, что хуже времени не придумаешь. Одной насильственной смерти за вечер вполне достаточно. Им овладело непреодолимое желание очутиться в покое и уединении мельницы. Но надежды уснуть до наступления утра не было, и возражать не имело смысла. А Рикардс добавил:

— Я мог бы отвезти вас туда, а потом привезти обратно.

При мысли, что ему придется совершить поездку в машине наедине с Рикардсом, Дэлглиш почувствовал неприязнь. Он ответил:

— Если вы подбросите меня к мельнице, я возьму свою машину. Мне незачем будет задерживаться в Истхейвене, а вам, может быть, придется подождать.

Дэлглиша несколько удивила готовность Рикардса уехать с берега. Разумеется, здесь оставался Олифант и другие полицейские; процедура обследования места преступления была четко определенной, а сотрудники Рикардса достаточно компетентны, чтобы сделать все необходимое; кроме того, до прибытия судебного патологоанатома труп нельзя трогать с места. Но Адам чувствовал: дело не только в этом. Рикардсу важно, чтобы они вместе могли взглянуть на труп Свистуна, и он никак не мог вспомнить, что же могло произойти раньше, во время их совместной работы, что вызвало такое стремление.

Гостиница «Балморал» стояла последней в ряду ничем не примечательных строений в дальнем, почти не посещаемом конце построенного в XX веке променада. Гирлянды лампочек, оставшиеся от летнего сезона, все еще тянулись от одного фонарного столба к другому, но лампочки уже не горели, а сами гирлянды провисли неопрятными петлями и напоминали дешевые старые бусы, грозящие рассыпаться при первом порыве ветра. Официально курортный сезон уже закончился. Вслед за полицейским «ровером» Дэлглиш подъехал к гостинице и поставил машину у левой обочины променада. Между променадом и сверкающим под луной морем располагалась детская площадка, огороженная сеткой. Калитка была заперта на засов; закрытая деревянными щитами беседка заклеена выцветшими, наполовину оборванными афишами летних концертов, плакатами, рекламировавшими мороженое самой неожиданной формы и цвета; на одном из плакатов — голова клоуна. Качели были подтянуты высоко; ветер с моря, усиливаясь, сотрясал одно из металлических сидений, и оно выбивало бесконечную дробь о железную раму. Гостиница выделялась среди обшарпанных соседних домов свежеокрашенными ярко-голубыми стенами, кричаще яркими даже в тусклом свете уличных фонарей. Фонарь у подъезда освещал картонный щит с надписью: «Новые владельцы, Билл и Джой Картеры, приветствуют гостей. Добро пожаловать в «Балморал»». Приколотая под надписью карточка сообщала: «Места есть».

Они постояли, пережидая, пока проедут две-три машины, медленно двигавшиеся по дороге — водители высматривали место, где бы припарковаться. Рикардс сказал:

— Это их первый сезон. И до сих пор у них вовсе не плохо получалось, хоть погода в это лето хуже некуда. Во всяком случае, так они говорят. А это им все дело испортит. Воронья-то налетит достаточно, это уж точно; а вот родители с детишками, те сто раз подумают, прежде чем приехать сюда весело каникулы провести. Им еще повезло, что в гостинице сейчас почти никого. Сегодня утром двое сообщили, что не смогут приехать, так что у них сейчас только три пары снимают, да и тех не было, когда мистер Картер нашел труп. И нам пока удается держать их в счастливом неведении. Сейчас-то они по своим номерам разошлись, может, спят уже. Будем надеяться, что до утра не проснутся.

Однако прибывшая еще до них полиция, по-видимому, вызвала настороженный интерес у местных обитателей. Но стоявший незамеченным в подъезде констебль в штатском заставил любопытствующих разойтись, и теперь променад был пуст, если не считать группки из четырех-пяти человек метрах в пятидесяти отсюда, на той стороне, что ближе к морю. Они как будто тихо переговаривались меж собой, но как только Дэлглиш посмотрел в их сторону, зашевелились, задвигались бесцельно, никуда не направляясь: казалось, их расшевелил ветер.

— Но, Господи Боже мой, почему именно здесь? — спросил Дэлглиш.

— Мы знаем почему. Мы до черта многого не знаем, но это-то по крайней мере нам известно. У них тут бармен работает — не полный день. Элберт Апкрафт его зовут. Ему семьдесят пять стукнуло, ни днем меньше. Так он помнит. Что было вчера — не очень четко помнит, а вот с памятью о прошлом у него все в полном порядке. Похоже, Свистун сюда мальчишкой еще приезжал. Его тетушка — сестра отца — была тут управляющей лет двадцать назад. Забирала его у матери — бесплатно каникулы провести, когда в делах затишье. Особенно когда у мамаши новый мужик появлялся и этот новый «дядя» не хотел, чтоб мальчишка под ногами путался. Он иногда оставался тут на несколько недель. Никому беспокойства не доставлял. Помогал постояльцам, иногда ему даже на чай давали, ходил в воскресную школу.

— «Вот кончается день…» — произнес Дэлглиш.

— Ну, его-то день уже закончился, это точно. Он снял номер сегодня, в два тридцать дня. Ту же самую комнату скорее всего. Самую дешевую в гостинице. На одного. В самом конце. А Картеры должны благодарны ему быть за это. Он ведь мог решить, что уйти надо с шиком. Снять двойной номер с ванной и видом на море. Все как положено, весь набор.

Констебль у входа отдал им честь, и они прошли через вестибюль в холл, встретивший их запахом краски, свеженатертых полов и лавандового дезинфектанта. Все здесь блистало прямо-таки гнетущей чистотой. По яркому цветастому ковру шла узкая дорожка из прозрачного пластика. Обои явно только что сменили; на каждой из стен узор был иной. Сквозь раскрытую дверь столовой видны были столики на четверых; каждый — под белоснежной скатертью; на каждом — небольшая вазочка с искусственными цветами: желтые и белые нарциссы, мелкие продолговатые розы. Муж и жена, вышедшие откуда-то из глубины дома им навстречу, выглядели такими же опрятными, как их гостиница. Билл Картер, франтоватый, небольшого роста, казалось, только что сошел с гладильной доски: складки на брюках и на рукавах белоснежной сорочки словно бритва, узел галстука завязан совершенно безупречно. На его жене было летнее платье из цветастого кримплена, поверх него — белый вязаный свитер. Она, видимо, недавно плакала. Ее круглое, почти детское лицо под тщательно уложенными светлыми волосами покраснело и припухло, как от пощечин. Разочарование ее — ведь приехали только они двое — было совершенно очевидным.