Большой футбол Господень - Михаил Чулаки

Над головой быстро собрались тучи – не в смысле испытанного литературного сравнения, а буквально. Несколько раз ударил гром, перекатываясь в горах долгим эхом. Зимняя гроза – это уже совсем необычайно! Сорвались тяжелые капли, не снежинки, и следом полились с неба потоки. Колеи тотчас наполнились водой.

При каждом ударе грома Клава взглядывала наверх. Она не думала, но ощущала нутром, что такая мощь доступна только Господу Богу, который и решил пролиться на дорогу – то ли, чтобы затруднить ей бегство, то ли, наоборот, чтобы задержать погоню.

Дорога вмиг сделалась совсем непроезжей: колеи, ставшие канавами, заполнились смесью воды и снега. Клава порывисто крутила руль, стараясь удержать машину, но вскоре неизбежное свершилось: на небольшом повороте, где колеи потеряли четкие очертания и перестали держать, она медленно и плавно сползла в кювет.

Приехала.

Да, зимняя гроза могла быть послана только специальным распоряжением Господа Бога. И ясно, что Бог бросил Свой взгляд именно на Клаву – на её подвиг и на её преступление.

Надо было бежать из машины.

Клава поспешно собирала полезные предметы – как Робинзон, снимавший нужные вещи с разбитого корабля. Спички отыскались в бардачке. На заднем сиденье нашёлся тюк, которого она в упор не заметила, когда убегала. Вот бы оказалось там женское платье!

Но вместо такого нужного платья обнаружились коробки с какой-то массой. Может быть – со взрывчаткой? Есть же такая штука – пластит. Самый подходящий багаж для Мусы. Наверное, ещё один рынок собрался взорвать. Но там же нашёлся и бумажник с рублями и долларами. 800 долларов оказалось и рублей около 5000. Богатый он – Муса, что оставляет деньги прямо в машине. Ещё бы не богатый, если продает заложников! Для него такие доллары, наверное, мелочь. А для Клавы – надежда.

Столько денег у нее в руках не бывало никогда. Но в Чечне для нее счастье не только в деньгах: при малейшем подозрении не помогут и деньги.

Ливень прекратился так же резко, как и начался. Гром уходил дальше, ворча над горами.

Бросив машину, Клава сошла с дороги и поплелась к леску. Ливень прибил снег, кое-где обнажилась даже жухлая трава – ноги не печатали следы, и в этом было небольшое утешение.

А между прочим, ей и есть нечего.

Вскоре на дороге показался грузовик-фургон. Он ехал с севера, навстречу Клаве, если бы она ещё двигалась на «шестерке». Мощная армейская машина на трех осях. Если бы ещё в ней наши солдаты!

Фургон остановился, вышли двое, обошли «шестерку». В общем-то всё понятно: машина свалилась в кювет, что естественно на такой дороге, и водитель пошёл за подмогой. Проезжие походили, потом достали трос, зацепили «шестерку», легко выдернули ее, словно морковку из грядки, и потащили на юг – назад в Мохкеты.

Клава нервничала, потому что даже она не представляла до конца, как уважают Мусу. Раз он передал через доверенного своего доктора, чтобы его не будили, никто и помыслить не смел войти и побеспокоить его. Гоча ходил на цыпочках и всем домашним наказал!

Давно ли она жила в уютной хижине, была накормлена и не боялась погони. И вот… Не догадалась какую-нибудь шишку вложить в штаны, муляж.

На дороге показалась пароконная повозка. Клава подумала, что надо решаться: погони не ездят на телегах!

В повозке сидел старый чеченец.

Клава подошла, поздоровалась по-чеченски, но дальше пришлось перейти на русский.

– Довези, отец, туда, сколько сможешь. – Клава махнула рукой на север. – Я заплачу.

С ударением на последнем слоге, хотя хотелось сказать: «заплачу».

– Куда идешь один, русский?

Вот самый трудный вопрос. И чеченец задал его сразу, хоть и старик. Раньше такими бдительными были жители пограничных зон – в советском кино.

– Больного лечил. Я доктор.

Ничего другого придумать не удалось.

– Доктор Мусы? Хорошо! Почему не в Мохкеты идешь?

– Ещё одного больного надо смотреть. Машина сломалась.

– Машина сломалась? Машину сломанную тащил – я видел. Садись!

Клава уселась, и чеченский дед принялся нахлестывать лошадей: доктор торопится!

Но что такое конская скачка против машин погони!

Зарезанного Мусу все ещё не нашли, но Клава об этом не знала.

Проехали полчаса.

– Мне сюда, – показал дед на отходящую в горы узкую дорогу. – Тебе прямо, да?

Клава думала, как уговорить деда взять её к себе в горы?

Дед тоже думал. Потом сказал:

– Ты очень торопить, да?

– Больной не тяжелый, просто навестить хотел ещё раз.

– Ехать ко мне мало-мало хочешь? Малый сын смотреть, малый сын болеть, врача нет.

– Поехали, посмотрю! – радостно согласилась Клава.

И они свернули с большой дороги на малую.

И как раз в это время армейский грузовик притащил в Мохкеты пустую «шестерку».

Это было происшествие: доктор пропал! Доктора похитили?! Доктора убили?!

Это был повод будить Мусу: он сам не простит, если выйдет задержка с поисками его любимого доктора!

Гоча вошел и увидел мертвого Мусу. С перерезанным горлом, похожего на жертвенного барана.

Поза мертвеца, беспорядок в одежде всё объяснили вошедшим: Муса хотел использовать доктора ещё в одном качестве!

Доктор не захотел – и убил слишком настойчивого поклонника.

Так что дело не выглядело политическим. Но все равно доктор подлежал безусловному отлову и казни!

Погоня набилась в ту же «шестерку» и помчалась.

Но обледенелая, залитая недавней зимней грозой трасса одинаково скользкая для всех. Младший брат Гочи, усевшийся за руль, конечно, классом куда выше Клавы, но и гнал он раза в два быстрее – так что вылетел он в тот же самый кювет на том же самом повороте.

Погоня выскочила и стала дружно тащить машину обратно на дорогу. Долго мучились впятером, но помогла только проезжая «нива». Так что уже темнело, когда помчались дальше. И малоприметную развилку, куда до этого свернула повозка с дедом и Клавой, проскочили, даже не заметив.

Дед привез Клаву совсем в маленький аул.

– Место хорошо, – сказал дед гордо. – Русским не бомбить.

«Малый сын» оказался на самом деле внуком. Мальчик горел, на тощей груди у него краснела сыпь – это могла быть и скарлатина, и корь, и дифтерит, кажется, тоже бывает с сыпью – Клава не помнила: все-таки никакой она не доктор на самом деле.

Чеченский дед смотрел на нее с напряжением и вопросом.

Из-за полураскрытой двери выглядывали женские лица – мать и бабка, скорей всего.