Оскорбление нравственности - Том Шарп

— Вы уверены? — спросил коммандант.

Взгляд миссис Хиткоут-Килкуун стал холодно-суровым.

— Разумеется, уверена, — сказала она. — А с чего вы вдруг решили, что он ездит голым?

— Да нет, ничего, это я просто так, — ответил коммандант, дав себе слово при первой же возможности как следует поговорить с майором Блоксхэмом. Коммандант снова уселся в машину, и они поехали в имение «Белые леди».

— Прекрасно, — сказала миссис Хиткоут-Килкуун полчаса спустя, когда они уже стояли в гардеробной полковника. — Они как будто на вас сшиты.

Коммандант поглядел на себя в зеркало и должен был согласиться, что бриджи сидели на нем великолепно.

— Вы даже одеваетесь на одну сторону, — продолжала миссис Хиткоут-Килкуун, осматривая его взглядом профессионала.

— На какую сторону? — коммандант недоуменно огляделся по сторонам и удивился еще больше, когда ответом ему оказалась вспышка хохота.

— Ах вы, негодник, — сказала наконец миссис Хиткоут-Килкуун и, к еще большему изумлению комманданта, легко поцеловала его в щеку.

В Пьембурге проблема негодников была тоже актуальна и начала уже всерьез волновать лейтенанта Веркрампа. Как выяснилось, благополучная отправка подальше из города одиннадцати оставшихся в живых секретных агентов отнюдь не положила конец его треволнениям. Когда наутро после их отъезда лейтенант пришел на работу, то застал сержанта Брейтенбаха в состоянии необычного для него возбуждения.

— В хорошенькую историю вы нас втравили, — сказал сержант в ответ на вопрос Веркрампа, поинтересовавшегося, что вывело его подчиненного из себя.

— Это со страусами, что ли? — спросил Веркрамп.

— Нет, не со страусами, — ответил сержант. — С полицейскими, которым вы прописали шоковую терапию. Они все чокнулись.

— Страусы мне тоже показались крепко чокнутыми, — ответил Веркрамп, который все еще не мог забыть сцену, когда один из страусов взорвался прямо у него перед глазами.

— Это что, вы еще не видели наших полицейских, — сказал сержант Брейтенбах и подошел к двери.

— Констебль Бота, — крикнул он в коридор. Констебль Бота вошел в кабинет.

— Вот, полюбуйтесь, — мрачно произнес сержант Брейтенбах. — Вот что натворил ваш курс по выработке отвращения. А ведь он играл в сборной Зулулэнда по регби!

Лейтенант Веркрамп почувствовал, что начинает сходить с ума. Взрывающиеся страусы — это уже было достаточно скверно. Но сейчас, глядя на известного на всю страну игрока сборной, лейтенант почти физически ощутил, что у него в голове что-то «поехало». Знаменитый хукер национальной сборной констебль Бота, почти семи футов роста, жеманясь, вошел в комнату. На нем был желтый парик, губы были густо намазаны помадой.

— Ах ты, красавчик![59]— глупо ухмыляясь, Бота, чем-то напоминающий сверхмодно вырядившегося слона, вразвалочку направился к Веркрампу.

— Убери руки, негодяй, — рявкнул сержант. Но лейтенант Веркрамп уже ничего не слышал. В нем снова заговорили какие-то внутренние голоса, и на этот раз остановить их не было никакой возможности. Глаза лейтенанта широко раскрылись, лицо стало при обретать серовато-синий оттенок. Громко вскрикнув, он обмяк в кресле и съехал вниз. Когда приехала «скорая» из больницы в Форт-Рэйпире и его, отчаянно сопротивляющегося, спускали вниз по лестнице, лейтенант продолжал вопить, перемежая крики утверждениями, будто он-то и есть Бог.

Сержант Брейтенбах проводил лейтенанта в «скорой» до больницы. Там их, сияя от удовольствия, уже ждала облаченная в белоснежный халат доктор фон Блименстейн.

— Теперь все будет хорошо. Со мной ты будешь в полной безопасности, — сказала она и, ловким движением завернув лейтенанту руку за спину, строевым шагом повела в палату.

— Не повезло бедняге, — подумал сержант Брейтенбах, с тревогой глядя вслед докторше и по достоинству оценив ее широкие плечи и мощный зад. — Впрочем, он сам на это напрашивался.

Вернувшись в полицейское управление, сержант предался тяжким размышлениям о том, что же делать дальше. Перед ним вставала гора проблем. По городу только что прокатилась волна террористических актов. В тюрьме сидели тридцать шесть разгневанных видных граждан. А из пятисот находившихся в его распоряжении полицейских двести десять превратились в гомосексуалистов. Сержант понимал, что при таких обстоятельствах выполнять свои обязанности он не сможет. Через полчаса в полицейские участки всех прилегающих к городу районов ушли срочные телеграммы с просьбой найти комманданта Ван Хеердена. Чтобы чем-то занять две сотни прошедших лечение констеблей, сержант приказал вывести их на плац и заняться с ними строевой подготовкой. Выполнять это приказание он отправил сержанта Де Кока. Но когда сам Брейтенбах некоторое время спустя заглянул на плац посмотреть, как идут занятия, он сразу понял, что его распоряжение оказалось ошибкой. Две сотни полицейских, разбившись на пары и маленькие группки, жеманно фланировали по плацу.

— Если не можете заставить их маршировать, так хоть уберите их куда-нибудь с глаз долой, — приказал Брейтенбах сержанту Де Коку. — Из-за таких вот сцен и идет дурная слава о южноафриканской полиции.

— Что ты сделала? — воскликнул полковник Хиткоут-Килкуун, когда жена сказала, что пригласила комманданта присоединиться к охоте. — Пригласила человека, который привык стрелять в лис? И он еще будет охотиться в моих бриджах?! Ну, этого я не потерплю!

— Ну Генри, Генри, — пыталась успокоить его жена. Но полковник решительно вышел из комнаты и почти бегом отправился на конюшню, где Харбингер мыл и расчесывал гнедого жеребца.

— Как Чака? — спросил его полковник. Как бы в ответ на этот вопрос лошадь, стоявшая в одном из стойл, сильно ударила копытом.

Полковник вгляделся в полумрак конюшни и некоторое время пристально рассматривал огромную черную кобылу, беспокойно мечущуюся по стойлу.

— Оседлай ее, — приказал полковник и вышел. Легко сказать, подумал Харбингер, не имевший понятия, как можно хотя бы подступиться к этому зверю, тем более надеть на него седло.

— Не потребуешь же ты от комманданта, чтобы он сел на Чаку, — возмутилась миссис Хиткоут-Килкуун, когда полковник сказал ей о своем распоряжении.

— Я вообще не хочу, чтобы тип, который стреляет в лис, садился на какую-нибудь из моих лошадей, — ответил полковник. — Но если уж он этого так хочет, пусть попробует проехаться на Чаке. Желаю ему удачи.

Со стороны конюшни донеслись грохот и ругательства. По-видимому, Харбингер пытался оседлать Чаку и ему приходилось несладко.

— Если коммандант погибнет, этот грех падет на твою голову, — сказала миссис Хиткоут-Килкуун, но на полковника ее слова не произвели никакого впечатления.

— Любой, кто стреляет в лис, заслуживает смерти, — только и ответил он.