Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин

я взял пачку. — Но вы же понимаете…

— Две таблетки на десять килограммов веса?

— Примерно так, — я убрал уголь. — И, разумеется, чага. Спиртовый настой…

Опять затошнило, представил чагу и сказал:

— Мне пора, Нина Сергеевна. Сегодня еще на телевышку, вы меня понимаете?

— Да, безусловно… А когда…

— После обеда, — пообещал я. — Мы заберем Романа после обеда, ему надо отдохнуть перед вечерним шоу.

— А если…

— В гостинице дезинсекция, так что пока нельзя.

— Дезинсекция?

— Увы. Клопы-с. Многих покусали.

Я вышел из библиотеки.

Собирался в гостиницу — все-таки проспаться, вернуться в человеческий облик, съесть бульона… где-нибудь найти, пусть хоть кубик кипятильником заварить… однако перед библиотекой стояла «шестерка» Хазина, сам Хазин бодро менял фильтры на фотокамере. Худшая черта в Хазине — пьет и выглядит хорошо.

— Пора поработать, — сказал Хазин. — Я тут дорогу уточнил, кстати, надо поехать.

— Куда? На телевышку?

— В Заингирь. Или на Заингирь. Там жил Чичагин. На телевышку… потом.

Хазин сощурился и поглядел в объектив.

— Этот твой Пёдор мне все линзы заляпал… Своими жирными ментовскими пащелками…

— Вряд ли в Заингире хоть что-то осталось, — предположил я. — Двести лет все-таки прошло. Там пустынь.

— Да плевать, — отмахнулся Хазин. — Снимем какие-нибудь руины, снимем пустынь, все в копилку… Крыков, кстати, не объявлялся?

— Нет.

— Ну, если встал на лыжи…

Хазин поглядел на библиотеку.

— Да не, — покачал головой я. — Вряд ли. Он же не дурак. Все идет вроде ровненько, с чему ему на лыжи?

— Ровненько… — хмыкнул Хазин. — Ну да, ровней не бывает…

Хазин навел камеру на меня, сфотографировал.

— Ладно, пусть сам крутится. Поехали, Витенька, пока погода хорошая.

Хазин сфотографировал мимо меня.

— Эй! — на крыльце библиотеки показался Роман. — Эй, погодите!

— И Шмуля здесь, — ухмыльнулся Хазин. — Шмуля, а я твою саблю в ломбард отнес!

— Как?

— Шучу-шучу, — успокоил Хазин. — На заднем сиденье, забирай свою селедку.

Роман подбежал, заглянул в салон.

— Где?!

— Там, в диване… провалилась…

Роман забрался в машину и стал рыться в заднем диване.

— Вы едете в какой-то Заингирь? — спросил Роман.

— В Заингире адмирал Чичагин прожил свои лучшие годы, — сказал Хазин.

— Перед тем как отправиться на Русско-турецкую войну, адмирал приезжал сюда поклониться родной земле, — предположил я.

— Выпить воды из родного колодца, — подхватил Хазин. — Да, адмирал Чичагин рыл колодцы для крестьян и внедрял громоотводы в среде мещанства.

— Хазин! — испуганным голосом проговорил Роман. — Ты что, кота зарубил?

— С чего вдруг?

— Вся шашка в кровище…

Я обернулся. Шашка действительно была в бурых разводах, Роман держал ее брезгливо двумя пальцами.

— Ты что, Шмуля, совсем ку-ку?! Это кетчуп.

— Зачем ты измазал шашку в кетчупе? — спросил я.

— В «Растебяке» с утра был, — пояснил Хазин.

— Что? — не понял Роман.

— В жральне местной. С утра в «Чагу» сунулся — не работает. А «Растебяка» открыта. Взял пиццу с собой, а не порезали… и ножика нет в машине, пришлось саблей.

Роман вытер шашку о диван и сказал:

— Поехали.

— А ты что, с нами? — не особо удивился Хазин.

— Да, лучше я с вами, — сказал Роман. — Признаться, я не хочу здесь оставаться… Там колодцы есть, говорите?

— И громоотводы. Чичагин внедрял громоотводы…

— И вакцинацию, — добавил внезапно Роман.

Хазин повернулся и долго смотрел на Романа.

— Пожалуй, — сказал Хазин через некоторое время. — Пожалуй, и вакцинацию.

Я записал в блокнот про вакцинацию и уточнил:

— Раньше не было вакцинации, раньше была вариоляция.

— Шмуля, там вариоляция, тебе лучше не ездить!

Хазин, в сущности, сволочь. С утра мотнул в «Растебяку», и не тошнит его, здоровый.

— Здесь я не хочу оставаться… — Роман указал на библиотеку.

— Почему же?

— Эта… Женщина… заведующая… она попыталась меня закрыть в отделе.

Хазин присвистнул.

— Зачем? — спросил Роман. — Зачем она это сделала?

— Мало ли? — сказал Хазин. — Может, хотела приватный танец…

Он стал издевательски смеяться.

— Поехали, — попросил Роман. — Поехали-поехали…

— Но мы работать, — предупредил Хазин. — Если ты там плясать собираешься…

— Поехали!

Хазин завел двигатель, и мы направились в Заингирь, но не напрямую, а с заездом на РИКовский — Хазин собирался посмотреть котлован.

От библиотеки до РИКовского минут пять мимо бани, мы спустились с холма, проехали по мосту, за мостом Хазин затормозил.

— Однако…

Я тоже удивился. Работы в котловане серьезно продвинулись. Яма стала в три раза шире и глубже, пожалуй, теперь в ней легко уместились бы уже два стадиона. На другой стороне котлована синели бытовки и возвышался автокран, на дне копошились бульдозеры и экскаваторы, самосвалы вывозили песок, все гудело и двигалось.

— А Светлов неплохо развернулся, — сказал Хазин. — Умеет работать быстро.

И сделал серию снимков.

— Атомная станция, — зевнул Роман. — Тут надо быстро.

— Какая станция к чертям… — поморщился Хазин. — Тут комбинат собирались…

— Отец сказал, что станцию, — повторил Роман.

— Ну да, — согласился Хазин. — Может. Какая разница? Красиво…

И сделал еще серию.

Я вдруг увидел, что котлован похож на иллюстрацию к «Войне миров», ту, где марсиане уже плотно обосновались и мастерили летающую машину в Суссексе.

— Слушайте, а этот Светлов… Он кто?

— НЭКСТРАН, — ответил Хазин. — Эх ты, Шмуля, своего господаря надо знать в лицо!

— Он мне не господарь, — сказал Роман.

— Ну да, то-то ты вчера газырями гремел, — усмехнулся Хазин. — «Курень Большака», ага, как же… «Пахан Общака», вот и все дела. А ты еще над Воркутэном смеешься, говном его называешь, а сам такое же говно, правда, пожиже.

Роман обиженно отвернулся. Хазин дружественно подмигнул:

— Не дуйся, Шмуля, смотри на вопрос шире — мы все говно. Грошовое и бессмысленное. Это же диалектика: надел скоморошьи рейтузы — скачи, сука! Скачи!

— Едем дальше, — предложил я.

Хазин произнес речь об исконной продажности работников культуры и их жидкопесьей и меркантильной сущности.

— Я — продажное фотоговно, — рассуждал он, выворачивая с обочины. — Я мог бы поехать корреспондентом в Боснию или в Родезию или пусть хоть в Валверде, но я дрищ и люблю лавандосы. И вот я здесь, в Чагинске, и какая-то коридорная выпь подкладывает мне клопа!

Хазин прибавил скорости и взялся за меня:

— А вот Витенька — продажное литературное гуано. Задумал роман про Сонечку Мармеладову и бездну земли русской, но обосрался в пути и написал «Новое Дерябино — город большой судьбы». И с тех пор все время пишет «Дерябино — город большой судьбы» и сам давно Сонечка-Сонечка.

Я про это уже много раз слышал, не интересно.

— А ты, Шмуля, хуже всех среди нас, — заключил Хазин. — Козак гуттаперчевой сотни! Товарищ старший содержант! Пляши, Артемон, пляши!

Про Артемона неплохо.

Выбрались за город. Здесь горела свалка, резиновый чад.

— Ты — пляши, а ты — пиши, спокойной ночи, малыши! А над всем этим