Дамы сохраняют неподвижность - Чингиз Абдуллаев

– Значит, вы Рашковский? – понял адмирал, чуть приподнимаясь с постели.

– Валентин Давидович, – представился Рашковский.

Адмирал отодвинул суп, вытер рот и, встав с постели, вытянулся в струнку и назвал себя – звание, имя, отчество, фамилию.

– Не так официально, – улыбнулся Рашковский. – У меня ведь здесь дочь, – снова повторил он.

– Я знаю, – сказал адмирал, – какое несчастье. Бандиты сегодня никого не жалеют. Ничего, новый президент обещал навести порядок.

– Да, конечно, – немного растерянно произнес Рашковский. – А вы, говорят, скоро выпишетесь. Может, вы сядете, я зашел к вам на минуту.

– Вы тоже садитесь. – Адмирал был убежден, что такому серьезному человеку, каким ему представлялся Рашковский, можно доверять. Он и не подозревал, что весь разговор в его палате прослушивается из другой комнаты и теперь сотрудники МВД лихорадочно думают, как убрать Рашковского из палаты не в меру говорливого адмирала.

Медсестра забрала тарелку с остатками супа и вышла из палаты. Откуда ей было знать, что палата прослушивается сотрудниками Службы внешней разведки, страховавшими своего коллегу.

– Как вы себя чувствуете? – участливо спросил Валентин Давидович.

– Уже хорошо. После инфаркта человек чувствует себя так, словно заново родился. Врачи считают, что я счастливо отделался.

– Слава богу, – кивнул Рашковский, – я видел, как много людей к вам ходит.

– Да, – сказал адмирал, – сослуживцы, друзья. Меня на флоте все знали. Даже из Министерства обороны приезжали.

– Внимание, – сказал офицер разведки, прослушивающий палату, – Рашковский пытается разговорить адмирала. Нужно срочно помешать ему.

– Конечно, – соглашался Рашковский. – Вы такой заслуженный человек…

– Куда там, – отмахнулся порозовевший адмирал. Ему была приятна похвала такого человека. – Сейчас уже и не больно известный. Я уже в отставке.

– Все равно. Я видел многих посетителей. И даже женщины бывают.

– Знали бы вы, какой молодец я был в молодости, – обрадовался болтливый моряк.

– Срочно врача! – крикнул дежурный офицер. Он уже понял, почему Рашковский затеял этот разговор.

– Я видел, какие женщины к вам ходят, – вкрадчиво продолжал Валентин Давидович, – и молодые бывают. И очень красивые. Даже очень красивые.

– Быстрее, – поторопил офицер, – он может проговориться.

– Конечно, бывают. Меня многие навещают.

– Я видел у вас одну молодую женщину. Она, кажется, знает английский. Высокая женщина с книгой в руках. Ей лет сорок, но она изумительно сохранилась.

– Ах, да это Марина, – засмеялся адмирал, – вы ее видели?

– Видел, – подтвердил Рашковский, – очень эффектная женщина. Она ваша родственница?

– Не совсем, – засмеялся адмирал. Офицер, слышавший разговор, был в панике. Врача на месте не оказалось. Болтливость старого моряка могла погубить всю операцию. Но адмирал был тертый калач.

– Она дочь моего друга, – твердо сказал он, помня наставления, которые ему давали. Он помнил еще времена всеобщей шпиономании, когда в каждом постороннем видели представителя враждебных разведок, а болтун считался «находкой для шпионов». Именно поэтому он насторожился, когда внезапно появившийся гость начал расспрашивать его о Марине.

– Ее отец был дипломатом, – сухо сказал адмирал. – Кажется, у меня начинает кружиться голова…

В этот момент в палату наконец вошел врач. Рашковский поднялся.

– Больному нельзя много разговаривать, – строго сказал врач.

– Да, да, конечно, – согласился Рашковский, – до свидания. Извините, что побеспокоил вас.

Он вышел из палаты, а адмирал, пытаясь унять внезапно начавшееся сердцебиение, пытался понять, почему именно его решили использовать в этой игре. И мог ли этот Рашковский оказаться пособником мафии? Адмирал твердо верил в то, что бандиты прячутся от честных людей, появляясь ночью чаще всего в подъездах. При этом вид имеют самый злодейский, и нормальный человек сразу их может распознать. «Да бог с ним, с Рашковским», – подумал он. Но про наказ относительно Марины он помнил твердо, а флотская дисциплина стала его вторым «я».

Сидя в автомобиле, Рашковский услышал звонок одного из своих личных телефонов.

– Валентин, это ты? – услышал он в трубке голос Оксаны, своей второй жены. По странной случайности, как и Ирина, она была родом с Украины. Этот его брак оказался более крепким, они жили уже более семи лет. Хотя совместной их жизнь была весьма условной. Оксана жила с сыном в Лондоне, и он появлялся у них лишь наездами.

– Что-то случилось? – спросил Рашковский с тревогой в голосе. После покушения на дочь он приказал удвоить охрану своей семьи в Лондоне. И все равно беспокоился.

– Все нормально. Я хотела узнать об Анне. У тебя не отвечал телефон, и мне сказали, что ты в больнице. Может, мне стоит приехать, чтобы ухаживать за девочкой?

– Не нужно. Через три дня мы прилетим в Лондон. Сейчас с ней Ирина. По-моему, с дочерью уже все нормально.

– Слава богу. Лида сказала, что вы скоро прилетите в Лондон. Ты еще не взял никого вместо Альбины? У тебя нет личного секретаря?

– Пока нет, – сдержанно ответил он.

Она почувствовала его состояние. В отличие от первой жены Оксана обладала невероятной интуицией.

– Тебя что-нибудь волнует? – спросила она.

– Нет. Все в порядке.

– До свидания. Мы тебя будем ждать. – Она отключилась.

Он убрал аппарат и закрыл глаза. Почему-то он вспомнил женщину, эту дочь дипломата. Марина Чернышева. Какое совпадение. Действительно, ее отец был дипломатом и она давняя знакомая его тети.

Рашковский, войдя в кабинет, вызвал Кудлина с Фомичевым, чтобы уточнить стратегию их поведения без него, кое-какие детали. Разговор продолжался минут десять. Наконец Валентин Давидович вспомнил о Марине.

– Что там с Чернышевой? – спросил он.

– Мы работаем, – доложил Леонид Дмитриевич, – вчера мы встречались с ней. Вместе ужинали в ресторане.

– Вдвоем? – удивился Рашковский.

– Втроем, – пояснил Кудлин, – с нами был Вениамин Денисович.

– И как прошел ужин?

– Неплохо. Они довольно быстро нашли общий язык. Потом я проводил Чернышеву домой и успел поговорить с Журавлевым.

– Что он думает о ней?

– У него неплохие впечатления, – уклонился от прямого ответа Кудлин, – она ему в общем понравилась.

Фомичев, уже знавший о вчерашней встрече, нахмурился. Они успели утром поговорить на эту тему с Кудлиным и приняли решение пока ничего не сообщать Рашковскому. Но тот первый затронул эту тему. И мгновенно заметил, как нервничает Кудлин и хмурится Фомичев.