Сто сорок писем Василия Белова - Анатолий Николаевич Грешневиков

По договоренности со знакомым лесником Валентином Белоусовым из поселка Юркино, его мастера должны были подготовить сруб для бани, уложить бревна в машину, отвезти их в Тимониху и там уже собрать новую баню. Только они приступили к работе, как Белов сообщил мне, что этот проект реализовал губернатор области. Я позвонил Позгалеву и выразил ему восхищение его спасительным поступком. Сказал второй раз спасибо и за то, что во время информационной блокады и травли Белова он закупил в издательстве «Рыбинское подворье» его книгу, подготовленную мной, и раздал всем вологодским библиотекам.

При подготовке сборника воспоминаний о Белове, бывший губернатор Позгалев молниеносно откликнулся на мое предложение написать статью, изложил впечатления толково, не поскупясь на теплоту и искренность. В качестве эпиграфа поставил свои же слова: «Для меня Белов – это часть нашей Родины, часть того, что нас окружает. Мне кажется, лучше Белова о нашей земле, о нашей природе, о нашем Отечестве никто не писал».

Особо тронули меня воспоминания Позгалева о том, как они вместе с Беловым посетили один из североморских военных кораблей. По сей день памятен тот фрагмент статьи:

«На Морском собрании встречались с офицерами, и когда Василия Ивановича представили, зал взорвался аплодисментами, а он аж заплакал, никак не ожидая, что его помнят и знают. Я тоже был этим фактом поражен – я, рядом с ним сидящий, знал его хуже, чем североморские моряки!

А он, кстати, привез с собой стопку своих книг. Потрепанных, не новых. Не издавали в то время. И вот Белов стал их подписывать, раздавать. И моряки выстраивались в очередь! Если к нашей официальной делегации они относились вежливо и с почтением, но не более того, то к нему просто с огромным, безграничным уважением. Везде: и в Североморске, и в Гаджиево, и в Полярном…

Воодушевленный таким приемом, он стал ездить по кораблям, и вот мы поехали на флагман нашего флота – «Петр Великий». Это огромный корабль, там кнехты (приспособления, на которые крепятся канаты, когда корабль швартуется у пристани) были такого размера, что Василия Ивановича мы порою теряли из вида на палубе, его среди этих кнехтов просто не видно было.

Да, Василий Иванович отличался большим умом, огромным талантом, но маленьким ростом. И так интересно было наблюдать из капитанской рубки, как он ходил по палубе корабля, заглядывая в каждый уголок».

Белов упомянул в конце письма про книгу стихов Сергея Хомутова «Огонь, несущий свет», которая ему очень понравилась. Она вышла в московском издательстве «Русский мир» у моего друга В.Е. Волкова. Я уже не раз отмечал, что Василий Иванович был строг к авторам и дождаться от него похвалы было почти невозможно. А тут целая тирада, и не одному стиху, а большому сборнику: «Книга у Хомутова хороша, напишу как-нибудь ему напрямую». Жаль, что время не подарило ему возможность написать все-таки Хомутову обещанное письмо. Но Белов пошел дальше, прочитав его сборник, видимо, не раз, он обратил внимание на стихотворение «Как музыке себя извлечь…», близкое по идейным и творческим соображениям к его повести о композиторе Гаврилине. Пока он подбирал четверостишие к одной из глав, я выслал ему другую книгу Хомутова «Пока душа жива», в которой впервые увидел свет стих о самом тимониховском самородке, посетившим мой родной Борисоглеб.

Хомутов навал его просто – «Встреча с Василием Беловым».

Отымут воду или хлеб,

Стерплю, не это нынче душит,

Прими, прими, Борисоглеб,

Заблудшие в пустыне души.

Среди великих куполов,

Что к небу ластятся крестами,

Не надо пустозвонных слов

Перед сведенными перстами.

Лишь понимание одно,

Что мир без Бога —

Просто местность,

И человеческое дно —

Безверие, а не безвестность.

Но есть святыни на земле,

Они во храмах, книгах мудрых,

Что на крови да на золе

Во временах взрастают смутных.

И, тихо припадая к ним,

Губами, пальцами, глазами,

Мы сами доброе творим,

Святое поднимаем сами.

И сквозь года великоросс

Глядит призывно в наши лица,

И век лишь начат,

И Христос

Уже вот-вот готов родиться.

Письмо сорок пятое

Дорогое для меня семейство Грешневикова!

Горячо рекомендую всем вам (и Толе, и Гале, и сыну) эту Певицу, потому что лучше ее сейчас в России никого нет… В этом ручаюсь. До свидания. Белов. 17 июля 2003 г.

В конверт были вложены открытка, на которой неизвестный мне художник изобразил «Незабудки и небеса», а также буклет «Лина Мкртчян». Цветы необычной пышной красоты разместили в огромном туеске, стоящем твердо на лугу. На скромном буклете, изданном не в типографии, а скорее всего на компьютере, красовался портрет красивой женщины в профиль и крупно обозначен заголовок «Творческий вечер «Сон о Родине»». Лина Мкртчян (контральто).

Откуда Василий Иванович узнал о восхитившей его певице с армянской фамилией, мне неудобно было у него спросить. Но что поразило… Писатель сколько бы раз ни выезжал в Москву, никогда не тратил время впустую, ни на красивые речи в Союзе писателей, ни на просиживание штанов в президиумах творческих симпозиумов, ни тем более в ресторанах. Белов неустанно стремился посетить редкие выставки художников, посмотреть музейные коллекции, послушать духовную музыку. Зачастую московские друзья интересовались у него, где и когда он умудрился, например, посмотреть концерт казачьей песни под руководством композитора и дирижера Захарченко.

Белов послушал концерт Лины Мкртчян в актовом зале Храма Николы в Заяицком.

Певица, расхваленная Василием Ивановичем, к сожалению, мне была не знакома. Я тотчас попросил детей найти ее песни в Интернете. К счастью, там записан не один ее концерт. Белов оказался прав: Лина Мкртчян покорила меня и своим голосом, и репертуаром. То был талант божественной красоты! Голос отличался необыкновенно широким диапазоном. Она легко исполняла самые сложные произведения. В ее репертуаре – музыка семи веков. Кому-то близок, к примеру, итальянский лауд XIII века, а мне лично – русские духовные произведения.

Буквально потрясла меня и творческая биография певицы, выпускницы академии музыкального искусства имени Гнесиных и государственной консерватории имени Чайковского. Ее знает, оказывается, весь мир, но, увы, не наш российский слушатель. Прошло сто лет, как Париж стоя рукоплескал великому Шаляпину, и вдруг Париж принял с таким же громаднейшим восторгом и