Искушения Парижа - Барбара Картленд

— Означает ли это… что герцог никогда не был вашим мужем… по-настоящему? — осторожно поинтересовалась Гардения, стремясь лучше понять тетю.

— Он дал мне свое имя, свой титул, свои деньги, в другом я не нуждалась. В ту пору я была, что называется, холодной женщиной. Я любила, когда мной восхищались, но никому не позволяла до себя дотрагиваться. Конечно, мужчины из кожи вон лезли, надеясь вступить со мной в близость, но я не допускала ничего подобного. Никто мне не поверит, но я ни разу не опозорила своего супруга.

Герцогиня отхлебнула бренди. И продолжила:

— Женщины, естественно, меня ненавидели. Ведь мною увлекались не только холостяки и одинокие мужчины, но и чьи-то мужья, чьи-то сыновья. — Она тяжело вздохнула и задумчиво покачала головой. — Женщины мечтали, чтобы я страдала. И вскоре утешились.

— Что произошло? — встревоженно спросила Гардения.

— Герцог скончался, — ответила герцогиня. — И я почувствовала себя настолько одинокой и несчастной, что не знала, как быть. Все дело в том, что именно в тот момент я поняла, что старею. О, если бы ты знала, как страшно терять красоту, когда вся твоя жизнь построена именно на ней! Она ускользала от меня, и я была не в состоянии ее удержать…

— Но вы и сейчас красивая! — горячо возразила Гардения, всем сердцем желая утешить тетю.

Та усмехнулась.

— Я никогда не блистала умом, но дурой тоже не была. Я видела, как грубеет и расплывается мое тело, как увядает и покрывается морщинами лицо. И страшно страдала от безысходности, поэтому и начала пить. Женщины злорадствовали и не принимали меня в своих кругах, несмотря на то что мужчины уже не ходили за мной толпами. Тогда-то мне и пришла в голову мысль устраивать для своих старых друзей вечера азартных игр. Три раза в неделю. Я всегда обожала азартные игры.

По прошествии некоторого времени к нам присоединились и молодые люди, но наши вечера проходили тихо и прилично. А потом я познакомилась с бароном.

Последнее слово она произнесла как-то по-особому, и Гардения удивленно взглянула на ее лицо. Уставшее и покрасневшее от переживаний и выпитого бренди, оно вдруг на глазах преобразилось.

— Мы встретились в пятницу вечером в «Максиме», — продолжила герцогиня. — Увидев его и обменявшись с ним всего несколькими фразами, я поняла, что это человек, которого я искала всю свою жизнь.

— Вы влюбились? — спросила Гардения, не веря собственным ушам.

— Влюбилась, — с нежностью в голосе ответила герцогиня. — Генрих не пялился на меня, как другие поклонники, и не превозносил. Твердый, решительный, сильный, этот человек всегда получает то, что ему нужно, и заставляет меня чувствовать себя так, будто ничто в жизни не имеет значения, кроме одного: я женщина, а он мужчина.

— Но, тетя Лили… — попыталась вставить слово Гардения, но тут же поняла, что герцогиня ничего не слышит. Ее глаза светились, а лицо выражало блаженство.

— Я была счастлива, очень счастлива. Только повстречав барона, я осознала, что раньше не имела ни малейшего представления о настоящей любви. Мужчин, которые так суетились из-за моей красоты, я просто презирала и даже жалела.

Они казались мне созданиями несовершенными и ущербными. Генрих же совсем на них не походил. Умный, твердый, порой жестокий и грубый, он стал для меня смыслом жизни.

— Вы были любовниками… — пробормотала Гардения. — Но ведь барон женат.

— Да, женат! — ответила герцогиня резко. — Ну и что? Я нуждалась в нем, а он нуждался во мне, нам ничто не могло помешать. Когда-нибудь, Гардения, ты сама поймешь, что наивысшее счастье для женщины — это дарить свою любовь кому-то, а не быть любимой.

— Если вы были так счастливы с бароном, зачем тогда начали устраивать эти шумные вечеринки? — спросила Гардения, пожимая плечами.

Лицо герцогини озарилось почти материнской любовью.

— Ради Генриха, — ответила она. — Согласно его представлениям, жизнь в Париже должна быть именно такой: наполненной смехом и шумом, шампанским и красивыми женщинами. Я стала устраивать вечеринки для него, ведь это не составляло для меня большого труда. Люди, желающие повеселиться, всегда находятся. Молодые шумят, мужчины любого возраста играют в азартные игры. Их я и сама обожаю. От игрового стола меня не оттянуть. Генриха, кстати, тоже.

— Наверное, для него ваши вечеринки были полезны. На них он приводил подобных Гозлину типов… — произнесла Гардения и тут же пожалела о сказанном.

Герцогиня изменилась в лице. Над ней как будто нависла тяжелая черная туча.

— Гозлин был далеко не первым, с кем Генрих сотрудничал, — сказала она, вздыхая. — Я понимала, что он меня использует, но мне было все равно. Понимаешь, Гардения, все равно! Я выполняла все, что барон от меня требовал, чтобы сделать его счастливым. Я сознавала, что приношу Франции вред, но ведь я не француженка, это служило для меня оправданием.

— Если немцы развяжут войну против Франции, то доберутся и до Англии, — произнесла Гардения.

— Нет! — с жаром возразила герцогиня. — Германия ни с кем не намеревается воевать. Кайзеру хочется одного: чтобы люди в его стране жили не хуже других, сам барон рассказал мне об этом. Почему у маленькой Англии больше военных кораблей, чем у Германии? Думаешь, это справедливо?

Гардения ничего не ответила, ясно понимая, что герцогиня как попугай повторяет слова барона, и ее ни в чем не переубедишь.

— Может ли Пьер Гозлин переложить большую часть вины на вас, тетя Лили? — спросила она. — Это крайне важно. Если доказательств, подтверждающих ваше участие в преступных махинациях, не найдут, вам лучше ни в чем не признаваться.

— Не знаю, существуют ли такие доказательства, — сказала герцогиня задумчиво. — Реальных денег я никогда ни от кого не принимала…

— Что значит «реальных денег»? — спросила Гардения. — Вы принимали что-то другое, какие-нибудь ценные вещи?

Герцогиня колебалась.

— Шиншилловую накидку! — воскликнула Гардения. — Правильно? Ее подарил вам барон?

— Нет, не барон, — поспешно ответила герцогиня. — У него не так много денег, чтобы делать мне столь роскошные подарки.

— Значит, правительство Германии, — догадалась Гардения. — О, тетя Лили, как вы могли принять этот презент?

— Генрих сказал, что я должна это сделать, — призналась герцогиня. — В противном случае меня не правильно бы поняли, это показалось бы странным, более того, бросило бы тень на него.

— Но, приняв этот подарок, вы автоматически стали частью преступной программы Германии, настоящим шпионом.

Разве вы не понимали этого раньше?

— Тогда я не думала, что Сюрте обо всем узнает; — сказала герцогиня. — Генрих утверждал, что наша деятельность ни для кого не имеет особого значения.

— И вы в это верили? — спросила Гардения. — Наверняка рассказ Пьера Гозлина показался полицейским весьма и весьма значительным.