Вдвоем веселее - Катя Капович

В автобусе я обычно спала. Город будил меня светом фонарей. Летел искрящийся снег, милиционеры смотрели на меня удивленно. На этот счет мне были даны инструкции: остановят – уходить в бессознанку. Плести что-нибудь бессвязное.

В первую поездку я проштрафилась.

Ванин голос в телефоне прозвучал официально-бодро:

– Да, слушаю вас.

Я рапортовала.

– Всё в порядке, привезла.

– Что привезла?!

– Золотое руно.

Он встретил меня во дворе, где в свете висящей на столбе лампы дети бодро месили грязь на футбольном поле. Деревянные ящики служили им воротами.

– Тактическая ошибка. Не надо было говорить ни про какое руно. При чем здесь руно? – спросил Ваня.

– Так, культурная ассоциация.

Ваня посмотрел на меня с сожалением.

– Эх, молодежь, молодежь, всему вас надо учить! На будущее предлагаю похерить всяческие культурные ассоциации. Там тоже не дураки сидят…

Он поднял палец вверх, но там было только небо.

Но вернемся к нашим баранам. После того как я однажды две недели провалялась с температурой, мама решила одеть меня потеплее.

– У меня есть кое-какие сбережения, давай присмотрим тебе новое пальто.

Мы и присмотрели, но это было пальто так пальто. Кожаное с меховой подстежкой, оно пахло дорогим магазином на Елисейских Полях. Рядом с ним мои сапоги из магазина «Вяца» сразу стали выглядеть жалко. Как деревенская пара на свадьбе у столичной родственницы.

Когда я прошлась в новом пальто по комнате, фарцовщица Мила всплеснула руками:

– Полный шик! Берите, я сброшу для вас сотню!

Мила стряхнула пепел в металлическую пепельницу в виде Будды. Голова Будды отваливалась назад и снова возвращалась на место. Я полюбовалась пепельницей, уже стоя в новом пальто.

Хотела тут же выбросить старое, но мама не позволила:

– Пусть полежит на всякий случай. Есть оно не просит.

Друзей отыскивают по интересам, а остаются порой друзьями потому, что больше деваться некуда. Хочется где-то быть своим человеком. У Колосовых я была своей. Как я это почувствовала? Очень просто. Про меня могли забыть, и я могла весь вечер просидеть в кресле в углу, слушая, как старшая дочь Колосовых Ириша разговаривает по-английски с учеником. В первый раз я попала к ним так. Вспоминаю первую встречу как уже что-то очень старое. Знакомый сказал мне, что у Колосова есть два романа Набокова. В квартиру Ваня меня не пригласил, вынес на лестничную клетку переплетенную черным коленкором «Лолиту». Когда я возвращала книгу, мы с ним разговорились. Книга сложная, почти провокационная, даже в Америке не хотели печатать. Моральные проблемы. Всё очень тонко, мастер слова. Литература – единственный язык, на котором можно говорить о современном человеке, заметила я. А философия? Не читала ли я Льва Шестова? Соседка вышла с мусорным ведром, посмотрела на нас удивленно – она уже пятнадцать минут подслушивала у двери непонятную беседу. Здравствуйте, Иван Маркович. Здравствуйте, Клавдия Мусоровна.

Это была интересная семья, я к ним долго присматривалась, пытаясь понять, что же такое происходит. Казалось бы, интеллигентные люди, высшее образование, московский акцент – при чем здесь дубленки и почему они работают на таких странных работах? Ваня был сторожем на овощном заводе, Вера подрабатывала в швейной мастерской на рынке, приделывала змейки к сапогам. Когда я уже стала своей, Колосов мне сказал, что в молодости отсидел семь лет за какие-то прокламации. До того он работал в школе учителем истории. Неправильный выбор профессии. Верующим Ваня стал в тюрьме, с ним в одной камере сидел православный художник.

Мне хотелось поверить. Поглупей и уверуешь. У меня не получалось. Вокруг было много обмана и бессмысленности. В религии тоже чудился обман, но такой чудовищной бессмысленности не было. «Сомнения – вещь естественная, – уверял Ваня, – сомневайся на здоровье!» В конце концов, лучше обсуждать Бога, чем цены на продукты, подумала я. Лучше разочароваться потом, чем недоочароваться вначале. Все равно жить как все живут не получалось. Изредка встречаясь с бывшими однокурсниками, я понимала, что наши дороги разошлись. Один бился за то, чтобы купить финский унитаз, другая вступала в партию, чтоб получить место главного редактора. Всё это было мелко и скучно. Я шла к Колосовым пить чай и говорить о Боге. А по субботам ездила в Комрат.

Среди гагаузов были многоженцы. Издержки происхождения. Женщины дружно приходили на рынок помочь мужу. Они были застенчивы на людях и имели власть над ним в семье. Это был тайный матриархат, о чем знали только женщины. Они меня жалели за то, что я не замужем, зазывали в дома, чтобы накормить и напоить. Гагаузские жилища были устелены коврами, где-нибудь в углу я замечала икону, которую они спешили спрятать от меня в ящик буфета.

– Они что ж, христиане? – спросила я Ваню.

Он подтвердил.

От природы Колосов был субъективным идеалистом, но жизнь сделала его идеалистом более объективным.

– Может, тебе тоже креститься? Христиан сейчас неплохо отпускают, – предложил он мне как-то за обедом. Я доела остатки сырых овощей. Вся семья Колосовых придерживалась вегетарианской диеты, делала какие-то страшные йоговские промывания и ходила в церковь. За одно общение с ними могли посадить.

– Я же еврейка.

Он повернулся в профиль и просиял вставными зубами.

– Ну и что? Посмотри на меня. У меня бабушка по материнской линии – Ройтблат.

– Ну допустим.

– Особенно ценят евреев.

– Это как всегда.

– Не иронизируй, – обиделся Ваня. – Ты знаешь, что говорил Паскаль?

– Про евреев?

– Нет, про веру. Что верующий всегда будет в выигрыше. Если Бога нет, то он ничего не теряет, а если есть, то тем более.

– Еврейская логика у твоего Паскаля!

– Возможно.

Помимо нас за столом сидели… Я, впрочем, путалась в именах гостей. Они появлялись у Колосовых и через месяц-другой исчезали. Уезжали. Ириша давала отъезжающим частные уроки английского языка. У всех ее учеников были курчавые бороды и усталые еврейские глаза. Среди имен превалировали Саши и Миши. Был такой случай. Родителей не было дома, зазвонил телефон, трубку поднял шестилетний сын. Звонивший представился Мишей, попросил срочно передать родителям, чтоб ему перезвонили. Сын потом оправдывался: «Я забыл спросить, как зовут этого Мишу».

Через неделю мы вернулись к разговору.

– Толстовский фонд помогает особенно тем, кого преследуют за религиозные убеждения.

– Но меня никто не преследует!

– Подожди, еще будут, – твердо ответил Ваня. – Тебя к тому же с работы уволили, тоже надо вставить. Почитаешь сегодня-завтра Библию, Ириша тебя подготовит.

Окрестившись, я позвонила маме. Мне казалось, что маму мой поступок должен обрадовать: наконец-то я сделала что-то взрослое, самостоятельное. Туманно намекнула ей, что сделала это с дальним прицелом.

– Ты совсем с ума сошла, – сказала мама. – Как тебе такое могло в голову взбрести?