Графиня де Шарни. Том 1 - Александр Дюма

И Мария-Антуанетта откинула назад прелестную голову, чтобы Шарни увидел две жемчужные слезинки, покатившиеся по ее лицу, уже отмеченному страданием.

Ах, если бы графу суждено было тогда знать, сколько еще слез прольется вслед за теми, что он сейчас видел, он, несомненно, пал бы пред королевой на колени, дабы испросить прощение за выстраданную ею боль.

Однако будущее по милости Божьей надежно от нас скрыто, чтобы ничья рука не могла приподнять эту завесу, чтобы ни один взгляд не мог проникнуть за нее раньше положенного часа, а черная пелена, за которой таилась судьба Марии-Антуанетты, была, казалось, довольно густо заткана золотом, чтобы никто не заметил, что это — траурное покрывало.

Кроме того, прошло слишком мало времени с тех пор, как Шарни поцеловал руку у короля, чтобы он мог прикоснуться губами к руке королевы с другим чувством, нежели с обычной почтительностью.

— Поверьте, ваше величество, — молвил он, — что я очень признателен вам за эту память, а также за чувства, которые вы испытываете к моему брату. К сожалению, я не располагаю временем, достаточным для того, чтобы выразить вам всю свою признательность…

— Как?! Что вы хотите этим сказать? — удивленно спросила Мария-Антуанетта.

— Я хочу сказать, что через час я уезжаю из Парижа.

— Уезжаете?

— Да, ваше величество.

— О Господи? Неужто вы покидаете нас, как другие? — вскричала королева. — Вы эмигрируете, господин де Шарни?

— Увы, ваше величество, этим жестоким вопросом вы доказываете, что я, сам того не зная, разумеется, заслужил подобную несправедливость!

— Простите, друг мой, однако вы же говорите, что уезжаете… Зачем вы едете?

— Я отправляюсь для выполнения поручения, которое я имел честь получить от короля.

— И для этого вы уезжаете из Парижа? — с озабоченным видом переспросила королева.

— Да, ваше величество.

— Надолго?

— Этого я не знаю.

— Однако еще неделю назад вы отказывались ехать, если не ошибаюсь?

— Совершенно верно, ваше величество.

— Почему же, отказавшись от поездки неделю назад, вы согласились ехать сегодня?

— Потому что за неделю в жизни человека многое может измениться, а значит, он может принять другое решение.

Казалось, королева усилием воли сдержала себя и постаралась ничем не выдать своих чувств.

— Вы едете... один? — спросила она.

— Да, ваше величество, один.

Мария-Антуанетта облегченно вздохнула. Потом, словно устав сдерживаться, она прикрыла глаза и провела батистовым платком по лицу.

— И куда же вы едете? — опять спросила она.

— Ваше величество! — почтительно начал Шарни. — У короля, насколько я знаю, нет от вас секретов. Если королева пожелает, она может спросить у своего венценосного супруга и о цели моей поездки, и о том, куда он меня посылает. Я ни на минуту не сомневаюсь, что король скажет вам все.

Мария-Антуанетта открыла глаза и с изумлением взглянула на Шарни.

— Зачем же мне спрашивать у него, если я могу обратиться с этим вопросом к вам? — проговорила она.

— Потому что эта тайна не моя, а короля, ваше величество.

— Мне кажется, сударь, — высокомерно молвила Мария-Антуанетта, — что тайна короля принадлежит королеве?

— Я в этом не сомневаюсь, ваше величество, — с поклоном отвечал Шарни, — вот почему я осмеливаюсь утверждать, что король без малейших колебаний доверит эту тайну вашему величеству.

— Скажите, по крайней мере, едете ли вы за границу или это будет на территории Франции?

— Только король может дать вашему величеству необходимые разъяснения.

— Итак, вы едете, — проговорила королева, в которой чувство глубокой боли мгновенно возобладало над раздражительностью, вызванной сдержанностью Шарни, — вы от меня удаляетесь, вы, несомненно, будете подвергать себя опасностям, а я даже не буду знать, ни где вы, ни что вам грозит!

— Ваше величество! Где бы я ни был, я буду, и в этом я могу поклясться вашему величеству, вашим верным слугой, преданным вам всей душою; с какими бы опасностями мне ни пришлось встретиться, они будут мне приятны, потому что я буду им подвергаться во имя двух коронованных особ, которых я боготворю!

И граф отвесил поклон, собираясь уйти и ожидая лишь разрешения ее величества.

Королева порывисто вздохнула, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать, и прижала руку к груди, словно пытаясь удержать слезы.

— Хорошо, граф, можете идти, — прошептала она. Шарни еще раз поклонился и решительно шагнул к двери.

Однако в ту самую минуту, как он взялся за ручку, королева воскликнула:

— Шарни!

Граф вздрогнул и, обернувшись, побледнел: королева протягивала к нему руки.

— Шарни, — повторила она, — подойдите ко мне! Он, пошатываясь, подошел к Марии-Антуанетте.

— Подойдите сюда, ближе, — прибавила королева. — Посмотрите мне в глаза… Вы больше не любите меня?

Шарни ощутил, как по телу его пробежала дрожь. Ему на мгновение показалось, что он теряет сознание.

В первый раз в его жизни высокомерная женщина, королева, покорялась ему.

При Других обстоятельствах, в другое время он пал бы пред Марией-Антуанеттой на колени, попросил бы у нее прощения. Но воспоминание о том, что произошло между ним и королем, было еще свежо, и он сдержался. Призвав на помощь все свои силы, он проговорил:

— Ваше величество! После того доверия, после тех знаков внимания, которыми осыпал меня король, я был бы подлецом, если бы проявил по отношению к вашему величеству другое чувство, нежели безграничную преданность и глубокое почтение.

— Хорошо, граф, — отвечала королева. — Вы свободны, идите.

Была минута, когда графа охватило непреодолимое желание броситься к ногам королевы; неискоренимое чувство долга подавило, однако не задушило окончательно еще тлевшую в его душе любовь, которую он считал уже угасшей; любовь готова была вот-вот вспыхнуть с новой, неведомой дотоле силой.

Он бросился вон, прижав руку ко лбу, а другую — к груди, бормоча про себя бессвязные слова, которые, услышь их королева, обратили бы в торжествующую улыбку безутешные слезы Марии-Антуанетты.

Королева провожала его взглядом в надежде на то, что он обернется и вернется к ней.

Но она увидела, как дверь распахнулась перед ним, а потом захлопнулась у него за спиной; она услыхала, как его шаги удаляются в коридоре. . Спустя пять минут после его ухода, когда стихли его шаги, она все еще продолжала смотреть на дверь и прислушиваться.