Плач серого неба - Максим Михайлов

— Специально для гостей его держу.

— И много их тут бывает?

— Бывает, — уклончиво пробормотал Карл, судя по всему, глубже и глубже погружаясь в чтение. Брови его оживленно двигались.

Я аккуратно снял плащ, — на пол посыпались комочки подсохшей грязи, — уселся в кресло и уставился на Аппарат. Спрашивать, что это, не хотелось. Карлик мог ответить, а я не был уверен, что готов к подобному рассказу. Поэтому просто сидел, уставившись в мешанину произведений стеклодувного искусства, и старался думать о чем-нибудь важном… но мысли словно растекались по трубкам Аппарата и добросовестно путались вместе с ними. Слипались глаза.

Низкому потолку приходилось нелегко. Крыша здания немилосердно текла, и штукатурка пестрела затейливыми, но уродливыми желтыми кляксами, как матрас парализованного старика. Иногда дождю прискучивала настенная роспись, и он нагло лез внутрь — у самого окна, где побелка вздувалась пузырем, с потолка деловито падали мутные капли. Не долетая до пола, они вливались в звонкий хор предшественниц и поднимали легкое волнение в объемистом жестяном ведре.

Все, что оставалось в моей крови от выпитого в «Жабьей пасти» кофе, бесследно испарилось, и алкоголь решил взять свое. Вялое воспоминание о цели моего прихода выбило из головы ритмичным звоном капель о воду. Веки смежились, и я принялся самым бесстыдным образом погружаться в пучину сна.

Разбудил меня громкий хохот карлика:

— …Орден!

Несколько мгновений я потратил на бесцельное, моргающее оглядывание по сторонам. Пока разум уныло плескался в глубинах забытья, ничего не изменилось. Кроме Карла. Тронутый яростно тыкал пальцем в газетную страницу, ехидно вопя «Орден! Всем по ордену!» Вот он, словно приглашая разделить злобное веселье, воззрился на меня и наткнулся на полное непонимание происходящего. Объяснения не заставили себя ждать.

— Нет, ищейка, ты послушай такое: «…ученые Эскападского Технологического Института утверждают, что постигли природу звука. Их гипотеза гласит, что любое слово одушевленного, любые звуки, издаваемые животными и одновременно любые звуки, слышимые в неживой природе, имеют одинаковое происхождение и представляют собой колебания воздуха, порождаемые движениями особых органов живых существ. Фактически, это утверждение опровергает прежнюю гипотезу, гласившую, что речь одушевленных генерируется в голове и, подобно другим материальным субстанциям (например, слюне), выделяется через слизистую оболочку горла. Новая гипотеза отрицает материальность слова и называет звуки не самостоятельным объектом, а сложным явлением, порождаемым сочетанием мысли и движения.

Если теория будет доказана, это откроет необычайный простор для развития как магии Воздуха, так и новейших отраслей технических наук. Сейчас на кафедрах органической и механической технологий идут оживленные дебаты сторонников старой и новой теорий…» Мусор!

— Что? — зачитываемый отрывок я воспринял довольно неважно.

— Мусор, говорю, все эти их дебаты. Ладно, спорят они об очевидном. Понятно, у них работа такая. Но какого, спрашивается, хрена, устраивать шумиху? Теория, едри ее, доказывается на «раз-два-три»! — он пошарил вокруг себя, вытащил из груды хлама на кровати тонкий металлический прут и со свистом им взмахнул. — Слышишь?

— Слышу что?

Карлик махнул прутом еще раз. И еще. Железка исправно свистела.

— Доказательство теории! По которой они там дебаты устраивают! Чего, белёна мать, им непонятно? Трясешь воздух — рождается звук. Да наш брат открыл эту теорию в тот самый день, когда первый камень пролетел мимо его головы! Ха, им не в газеты надо было статейки строчить. Им хвосты надо было поджать от стыда, что раньше не догадались. Интересно, что в следующий раз откроют? Что море — мокрое и соленое?

Всегда неловко, когда кого-то подхватывает такой ураган чувств. Особенно, если не можешь поддержать разговор. И пусть суть проблемы была в общих чертах понятна, на сей раз я не собирался ввязываться в спор с полоумным Тронутым. Во-первых, это было ни к чему, а во-вторых он определенно знал, о чем говорил. Поэтому я честно смотрел в глаза карлику, а тот, распаляясь от внимания, на чем свет стоит, костерил автора заметки, ее персонажей и науку Материка в целом. Принесли ужин, который я невольно называл завтраком, и мы начали есть — положив на колени засаленные тетради, оказавшиеся вполне годными подставками для тарелок. Но даже когда тарелки опустели и скромно притулились у двери, Карл продолжал ворчать и осыпать меня высокой наукой.

Драму оборвал лишь мелодичный звон, чуждый словесному хаосу цвергольда.

— О, можно идти, — Карл прекратил тираду, словно ее и не было. — Вода согрелась.

Воинственность вмиг сменилась равнодушием. Меня перекосило. Обалдевший и покорный, я безропотно последовал за Карлом… в окно. У «Свиного рыла» оказался внутренний дворик, попасть в который со второго этажа можно было через единственный проем, и тот оказался не дверным.

— Осторожно, тут ступенька прогнила, — поучал проводник, — не убьешься, но грязи нахлебаешься. А вот тут перила скользкие, лучше не браться. Эй, гляди, куда ступаешь…

Да, ступать туда, где закончилась лестница и начался, собственно, покрытый густым слоем грязи двор, действительно не стоило. Неловким прыжком я перемахнул опасное место и оказался лицом к морде с ожившим кошмаром.

— Карл… — я боялся говорить громко и даже шевелить губами, — это ж… волк!

Зверюга, заметно крупнее своих лесных сородичей, серьезно смотрела мне в глаза, и негаснущие желтые круги казались средоточием смысла Мироздания. Клянусь, я с места запрыгнул бы на второй этаж, да ноги внезапно стали ватными, а тело онемело от ужаса.

Карл, как и следовало ожидать, покатился со смеху.

— Я рад, что тебе так весело, мастер Райнхольм, но меня, кажется, пора спасать.

— От кого? От Гора? Успокойся, детектив. Зверюга страшная, но пока ты со мной — не тронет.

— Но как?..

— Это не ко мне. Хозяин «Рыла» прикормил, приручил, натаскал — его и спрашивай. Мне неинтересно. Главное, что меня Гор знает, и народ к ваннам пропускает, чего ж еще?

С трудом поборов оторопь, я не дыша миновал продолжавшего безучастно наблюдать за мной волка, вошел в бетонную коробку и ступил на новую лестницу, которая, судя по крутости спуска, уводила под землю. Грубые дощатые двери, гостеприимно распахнутые карликом, обрамляло несколько дюжин блестящих труб, выходивших прямо из бетона. Они посвистывали и нехотя выдували густые белые облака.

Я еще раз оглянулся на неподвижного зверя и шагнул под землю.

Воспоминания рождались за глазами. Кажется, еще чуть-чуть — и они станут реальными, и тогда он увидит желанные и такие неизвестные моменты из детства, которое не просто ушло, но сбежало, затворило за собой все возможные двери. Не пробиться к нему, не добраться. Остался только этот раздражающий, прерывистый звон в голове, и в когда он особенно громок, ты сделаешь что угодно, лишь бы прекратились зуд и жужжание. В такие-то моменты он и посылает за отцом.