Алые песнопения - Клайв Баркер

– Норма, они хотят, чтобы ты села в лодку, – сказал Нотчи. – Мне можно с ней? – спросил он у кого-то и получил желаемый ответ. – Я сяду впереди тебя.

Нотчи снял Норму с плеч и аккуратно опустил ее на деревянное сиденье. Она вытянула руки в стороны и провела пальцами по резным бимсам. Лодка не казалась особо устойчивой: несмотря на то, что они стояли на мелководье, судно опасно раскачивалось всякий раз, как кто-то ступал на борт.

– А он где? – поинтересовалась Норма.

– В первой лодке, – ответил солдат. – Они вырезали для него что-то вроде трона.

– Сколько всего лодок?

– Три. Все украшены резьбой с ангельскими крыльями – они тянутся по бортам, от носа до кормы. Каждое перо, каждый шип исполнен безупречно. В жизни не видывал ничего столь прекрасного. Воистину мы должны благодарить судьбу за возможность освидетельствовать эти событие.

– Забавно, я никогда так не радовалась своей слепоте, как сейчас, – ухмыльнулась Норма.

Тут послышался голос старой демонессы:

– Когда вы убыть, я начать большой пение, дабы сокрыть ваш шум от Куо’ото.

Имя вызвало волну едва слышимого шепота – Норма догадалась, что сидевшие в лодках Азил тараторили отчаянные молитвы, должные отпугнуть Куо’ото, кем бы он ни был.

– Вы все, не говорить ни слова, пока не достичь Последнее Пристанище, – предупредила демонесса. – Куо’ото слышать хорошо.

Это замечание эхом разошлось по всему собранию – демоны перешёптывались, передавая послание дальше.

– Куо'ото слышать хорошо. Куо’ото слышать хорошо. Куо’ото слышать хорошо.

– Будь мудрые. Будь тихие. Будь безопасные, – кивнула демонесса. – Мы оставаться здесь и шуметь, дабы загнать Куо’ото на глубину.

Лодки оттолкнули от берега – несколько секунд они скребли дном по гальке, а затем вышли в свободный дрейф. Гребцы (Нотчи оказался в их числе) заработали вёслами, и, если ветер, бивший в лицо Норме, не лгал, двигались они с невероятной скоростью.

Норма слышала, как нос идущей позади лодки рассекает воду, как периодически ударяет о волну одно из вёсел, а в остальном первая половина пути, занявшая около получаса, прошла без неприятностей.

Однако вскоре Норма ощутила резкое падение температуры, и её тело покрылось мурашками. Холодный воздух прижался к её лицу, а при следующем вдохе пробрался и в легкие. Вопреки этому, лодки следовали по прежнему курсу, порой вырываясь из тумана на несколько дразняще теплых секунд и ныряя обратно в пучину такого морозного воздуха, что у Нормы застучали зубы. Один из пассажиров ее лодки передал Нотчи клок ткани, чтобы тот засунул обрывок ей в рот и заглушил этот цокот.

Наконец туман начал редеть, а затем, как только лодки причалили, и вовсе рассеялся. Тогда Нотчи и заговорил:

– О, бесовщина, – проговорил Нотчи. – Какая красота.

– Что там? – спросила Норма и наклонилась поближе к демону, однако он не отвечал. – Говори! Что, что ты видишь?

* * *

На своем веку, тянувшемся куда дольше, чем жизнь обычного человека, Жрец Ада повидал много такого, от чего умы послабее разбились бы, как яйца о камни. Однажды он побывал в отдалённом измерении, в котором обретались существа всего одного вида – твари с панцирями в крапинку и размером с дворняжку, чей рацион состоял из себе подобных или же, в крайнем случае, остатков собственных экскрементов. Воистину, Жрец Ада не был чужд ничему отвратному. И все же теперь, очутившись там, куда он стремился многие годы, – в месте, которое он рисовал в воображении бессчётное количество раз – демон задумался, отчего он вдруг затосковал по компании увечных тварей, в прошлом достойных лишь его презрения?

Как только Жрец задался этим вопросом, к нему пришел и ответ (хотя ни в Аду, ни за его пределами не сыскался бы никто, кому он мог бы его открыть): теперь, когда киновит очутился здесь, в Нечистая Нечистых – там, куда он так стремился – ему стало страшно. И у него были на то все причины.

Его лодка причалила, и, прикипев взглядом к постройке, киновит устремился к ней, как мотылёк к пламени. И вот он уже стоял, погребённый в тень довлеющего над ним сооружения, – сооружения такого тайного, такого огромного, такого сложного, что ни в Аду, ни на Земле (даже в самых охраняемых залах Ватикана, построенных мастерами небывалой гениальности – в залах, отрицавших законы физики и бывших несоизмеримо больше внутри, чем снаружи) не нашлось бы ничего даже отдалённо подобного месту, представшему перед Жрецом Ада. Остров, на котором возвели это сооружение, именовался Япора Яризьяк (буквальное значение – «Последнее из возможного»), и название оказалось правдивым.

Наконец-то киновит стоял у цели, и пускай его путь усеивали предательства и горы трупов, он вдруг понял, что его одолевают сомнения. Что, если все надежды на откровение тщетны? Что, если Его Архизлодейство не оставило здесь ни следа, ни отметины, способной одарить хотя бы толикой знаний и силы? Ведь Адский Жрец преследовал лишь одну мечту – он жаждал найти последнее свидетельство Люцифера и его гения.

Он предвкушал, как ощутит присутствие Сатаны, как оно заполнит пустоту в его нутре, тем самым явив ему тайную форму его души. Однако же вот он здесь и… и ничего. Киновит где-то читал, что созидатели Шартрского собора, каменщики и скульпторы величественного фасада, не вырезали свои имена на завершенном здании в знак смирения перед Творцом, во чью славу был воздвигнут собор.

Возможно ли, что Люцифер поступил подобным образом? Стёр ли он отголоски своего присутствия во имя высшей силы? Внезапно дали о себе знать вколоченные в череп гвозди, и киновит почувствовал их острия, впивавшиеся в узловатый студень, бывший его мозгом. Он всегда думал, что эта деталь его анатомии была лишена нервов, и посему не могла причинять ему боль. И все же он испытывал её сейчас – тупую, бессмысленную, гнетущую боль.

– Это неправильно… – проговорил он.

От стен постройки не отбивалось эхо – здание поглотило слова демона так же, как и надежду. Киновит почувствовал, как что-то зашевелилось у него в животе, а потом начало пробираться вверх, и, подымаясь его истерзанным телом, оно крепло, питаясь силами демона. Жрец Ада годами увеличивал дистанцию с отчаянием, однако оно нагнало его здесь, в этом месте, и уже никогда не выпускало его из виду. Все, что он мог сделать, это повторить:

– Это неправильно…

Гарри и его друзья оставили позади такие зрелища, к которым их не подготовили бы и тысячи жизней: жестокие безумия Пираты, чумной туман пустошей, головоломки и ужасы Бастиона… но в результате они пришли лишь к новой загадке, таившей в своём нутре очередной секрет. Здесь не было ни плача, ни криков, никто не молил о пощаде – слышался лишь слабый плеск разбивавшихся о камни волн, хотя сама вода находилась за пределами видимости.

Покинув башню и сбежав из города на холмах, они очутились в пустоши, со всех сторон захламленной чем-то вроде брошенной машинерии. Повсюду валялись огромные колёса, грандиозные витки цепей и руины построек, некогда насчитывавших много этажей в высоту, – их назначение угадать было невозможно. С небес всё чаще спускались молнии, и они отплясывали на металлических конструкциях ослепительную тарантеллу[39], а разлетавшиеся от них снопы искр поджигали деревянные элементы поверженных аппаратов. Эти пожары бушевали не прекращаясь, и ввысь устремлялись столпы дыма, сгущавшие и без того тёмный воздух. Чем дальше шли путники, тем сложней было рассмотреть небо сквозь лучезарную сетку молний – стробоскопическое сияние не рассеивало, а лишь усугубляло царивший вокруг бедлам.