Златовласка зеленоглазая - Андрей Кощиенко

Путем длительного эксперимента (перемерив всю свою одежду из потайного мешка) я получил результат: чем больше (длиннее, шире, объемней) я надеваю вещь, тем меньше, уже, короче она на мне выглядит. Отличные всепогодные кожаные штаны для верховой езды превратились в плотно сидящие коротенькие черные шортики, надетые, по их виду, «с мылом». Зато просто трусы превратились в элегантные бриджики. Почему «ки»? Потому что выяснилась еще одна засада — мужское на мне превращалось в женское, а женское — в мужское. Это я выяснил, примерив женскую одежду, оставленную в комнате выставленными мною за дверь служанками, когда они попытались помочь мне переоблачиться.

— Итишкин ты кот! — прокомментировал я вслух это открытие.

И как… теперь? Что мне теперь, в нижнем белье бегать? Пусть по виду в зеркале трусы превращаются в штаны, но не комильфо мне, Сихот меня побери, в одних трусах-то рассекать! Это даже моя пластичная психика с первого раза не переварит! Значит, теперь каждый раз, меняя одежду, я буду по два часа разгадывать шараду — что из этого выйдет?

«Нор-мально, — сказал внутренний голос, — будешь теперь, как всякая приличная девушка, тратить три часа на сборы… Никто не осудит… красотку… хе-хе…»

«Та пошел ты!» — сказал я ему, ошеломленный распахнувшейся передо мной перспективой.

И ведь даже заняться вплотную этой проблемой нельзя! А ну как обратно отщелкнет, если займусь исследованиями? И окажусь я в трусах и майке посреди какого-нибудь парадного эльфийского зала… Побьют ведь! И возможно, даже ногами… Ладно. Одежду — на потом. Притрусь как-нибудь!

Но если не считать казуса с одеждой, то все остальные изменения тела были терпимы. В силе я, похоже, не потерял, невзирая на свой хрупкий вид. Как ощущал энергию мышц в теле Эри, так она и сейчас ощущалась. Но вот в гибкости я явно прибавил. Особенно несколько непривычна была внезапно выросшая подвижность в области талии. Ну ладно. Пусть будет еще один бонус этого тела. В компенсации шмоточных проблем… Главное — крылья!

Летал я ежедневно и по нескольку раз. В первый день, подремав после раннего завтрака до обеда, я вышел на улицу и, прямо с крыльца, без разбега, прыжком маханул в голубое небо с мелкими белыми облачками. Сделал пару кругов, осматривая сверху окрестности, но почувствовал, что ничуть, как оказывается, я не отдохнул, и усталость ночного полета вновь наливает тяжестью плечи. Решил, что на первый раз достаточно, и пошел по спирали вниз, постепенно снижая круги. Как же это здорово, скользить на распахнутых крыльях! Становясь почти вертикально в вираже, набирая скорость, а потом тормозить в горизонтальном полете, вплоть до полной остановки, и снова сваливаться на крыло, уходя в следующую петлю спирали… Полет… Разве можно его с чем-то сравнить, на что-то променять? Кто летал, тот знает. А кто нет… Этого не расскажешь! Можно только пережить. Когда я закончил снижение и оказался у точки своего старта, я был встречен толпой. По-видимому, все обитатели дома дружно стояли на коленях, задрав головы вверх. И Таурэтари была с ними. Правда, стояла она не на двух, как они, а на одном колене, но суть особо от этого не менялась.

— Крылатая… Крылатая… — благоговейно понеслось от толпы коленопреклоненных, когда я весьма удачно (не грохнувшись на глазах у всех с непривычки!) приземлился на ноги, — крылатая…

Я убрал крылья, неспешно обвел всех взглядом, кивнул и направился в дом, не намереваясь произносить какие-либо речи или давать какие-нибудь обещания. Как выяснилось чуть позже — и без «сольного выступления» я сиганул в самый «топ радиостанции». Одной демонстрации крыльев оказалось достаточно для причисления меня к сонму эльфийских богов. Ну почти богов… Совершенно неожиданным результатом этого для меня стала моя изоляция. Просто поговорить с кем-то стало решительно невозможно! Когда твой собеседник через каждое слово пытается поклониться, встать на колени и смотрит на тебя восхищенно-преданным взглядом… Это… утомляет. Уже через полторы минуты. А через две думаешь: уж лучше бы ничего у него и не спрашивал! Какие, оказывается, верующие эти жители леса! С хозяйкой дома, конечно, можно было поговорить в любой момент, но я хотел еще пообщаться так… в неформальной обстановке. С разными эльфийскими персонажами. Узнать, чем живут, чем дышат? Но не вышло. Внезапно выяснилось, что единственная, с кем можно говорить сколько угодно и почти на какую угодно тему, — это Амалира. Ей было совершенно наплевать на мою божественность, крылатость и избранность. Нет, не плевать, она об этом, конечно, помнила, но на первом месте у нее, как и у меня, была развлекуха. Она записала меня в свои подружки и постоянно терлась рядом, засыпая меня вопросами, как только ей подворачивался случай. Еще ей понравилось ходить рядом со мной, принимая знаки поклонения от встречных эльфов. Причем делала она это с детской непосредственностью, совершенно не смущаясь. Мы же подружки! Чего, мол, там?

Да. Характер у девочки, немного понаблюдав за Амали, как сокращенно называла ее прабабушка, подумал я. Та так вообще не вмешивалась. Смотрела со стороны и улыбалась. Меня такое запанибратство поначалу сильно напрягало. Тем более что я не знал, как себя вести в возникшей ситуации. Сихот его знает, может, вестницам положено любить детей? Вон бабушка не пытается ее как-то особо одернуть. Что это? Это нормально или просто Амалире позволено все? Но не может же Таурэтари допустить, чтобы внучке причинили вред? Значит, она уверена, что с ней ничего не случится… И значит, действительно вестницы любят детей… Ну и я старался, так сказать, «дипломатично любить» ребенка правителя леса. Вежливо, на расстоянии и с пресечением попыток сесть себе на шею. Эта запросто залезет! Но Сихот меня побери, я никогда до этого столько не общался с детьми!

Умею не умею, но вот пришлось. Ничего. Жив. И намереваюсь жить дальше…

— Скоро уже! — отрывая меня от созерцания неспешно ползущих мимо окна придорожных кустов, сказала сидящая рядом Амали. — Когда мы приедем домой, я тебе покажу свою комнату. Она у меня большая и красивая. Тебе понравится!

Даже если не понравится, придется сказать, что нравится. Других вариантов, я, так понимаю, быть не может, подумал я, глянув на улыбающуюся милой старушечьей улыбкой Таурэтари. Она сидела напротив и всю дорогу с умилением на нас смотрела.

— У меня есть много кукол, — продолжала хвастаться между тем Амали. — Целый шкаф!

Ну, если папа у нас король, то почему бы дочурке не иметь шкафчик игрушек?

— А хочешь, я тебе подарю куклу? Любую! Какую захочешь!

Девочка повернулась ко мне. Глаза ее горели азартом.

— А если мне понравится твоя… самая любимая? — с невинным выражением лица поинтересовался я.

Амали нахмурилась и задумалась.

— Дам тебе совет, — заговорщицки наклоняясь к ее уху, негромко сказал я, — перед тем как приглашать меня в гости, спрячь сначала свои любимые игрушки, а потом приглашай…

Амалира вытаращила на меня глаза, забавно приоткрыв рот.

— Тетя плохому не научит… — улыбнувшись, не удержался я от дальнейшего развития своей мысли, несмотря на сидящую напротив удивленную таким советом бабушку. — Учись. Взрослые называют это дипломатией…