Мойте руки перед бедой - Андрей Эдуардович Бронников

ночью и заставала дежурного медика спящим. В таком случае Надежда Константиновна садилась в кресло и дежурила до тех пор, пока санитар не просыпался.

Через несколько дней состояние Ульянова ухудшилось. Случилась рвота, вновь началось онемение правой руки и ноги. Появились головные боли. Доктора поставили диагноз "Гастроэнтерит, который на почве переутомления и нервного состояния больного вызвал временное, преходящее расстройство мозгового кровообращения".

Со следующего дня началась борьба за выздоровление, и была она небезуспешной. Медицинские процедуры, физические занятия, массаж, занятия по восстановлению речи оказали благотворное действие на состояние больного, и уже через три месяца Ульянов с Надеждой Константиновной совершали прогулки, затем вместе с начальником охраны Пакалном Владимир Ильич начал ходить за грибами. В августе он научился недурно чистить себе зубы, стараясь притом свести эту процедуру до минимума.

В трудных буднях выздоровления прошло лето, и началась осень. В середине октября Ленин настоял на посещении своего кабинета в Кремле. Поездка произвела на него удручающее впечатление. Там всё оставалось в полном порядке и на своих местах, но в бумагах и личных вещах кто-то бесцеремонно порылся. Ульянов понял, что он давно уже не хозяин в стране. Тогда же он убедился, что его партия большевиков стала такой, какой он хотел её увидеть – управляемой, без оппозиции и лишних дебатов на пленумах и совещаниях. Только вот она – партия – принадлежала уже не ему, а тому, кому Ленин поручил её реформировать – Иосифу Сталину. Причиной тому, несомненно, была тяжелая болезнь Владимира Ильича.

Однако при явном улучшении писать Ульянов по-прежнему не мог, поэтому Надежда Константиновна учила его делать это левой рукой. И здесь наметился прогресс: паралич постепенно отступал, сил прибавлялось, а шестнадцатого июля Ленин впервые встал самостоятельно с кровати и сразу «пустился в пляс», чтобы продемонстрировать своё состояние окружающим.

Несколько раз Владимир Ильича возили на охоту, где он с удовольствием наблюдал за происходящим, сам участвовать, увы, не мог. Однажды даже видели лису, в другой раз подстрелили зайчишку.

Тем временем советское государство, созданное ныне полубезумным председателем Совнаркома, постепенно укреплялось и здравствовало, чего нельзя было сказать о её основателе. Впрочем, то, что совершалось им в уме и твердой памяти в целях укрепления государственности и собственной власти, можно было охарактеризовать тем же самым словом – безумие.

Однако безумием это являлось только для людей, населявших государственное образование, но никак не для власть предержащих.

Через несколько лет другой правитель вынужденно сделает эту страну кошмаром и для высших чинов, но пока гнетущая атмосфера пронизывала только бывшее владение вдовы миллионщика и фабриканта Саввы Морозова.

Наступила зима, и состояние Ленина начало вновь ухудшаться, но в этот раз достаточно постепенно; в январе даже пришлось отменить охоту на волков, для которой уже были приготовлены две палые лошади.

Двадцатого января Надежда Константиновна проснулась, как обычно рано, а сегодня ещё раньше обычного, но вставать не спешила. Состояние Владимира Ильича стало лучше. Накануне они ездили на прогулку в лес на лошадях.

Физически Ульянов выглядел достаточно крепко, но появилось неясное недомогание, и он, как будто бы, стал хуже видеть. Об этом больной сообщил дежурившему медику Попову рано утром. Тот передал жалобу сменщику Рукавишникову и Крупской. Немедленно был вызван из Москвы профессор – окулист Авербах.

День прошёл спокойно и своим обычным чередом. Медицинские процедуры, массаж правой руки, занятия. Надежда Константиновна выборочно читала мужу свежую прессу, оберегая Владимира Ильича от излишних эмоций.

Месяца три назад случился конфуз. Кто-то из медиков оставил на видном месте газеты, и Владимир Ильич их увидел. Он тут же попытался ими завладеть, и никто не посмел бы ему перечить. Назревала крайне неприятная ситуация, однако вовремя появилась Надежда Константиновна. Она хладнокровно взяла газеты со столика, подсела к Ульянову и спокойно произнесла: «Ну что ж, Володя. Давай почитаем». И она принялась читать малозначимые заметки, избегая политических сообщений и решений правительства, избегая всего того, что могло бы взволновать больного. С тех пор так и повелось – газеты читали, но избирательно.

В 7-45 пополудни все поужинали, Ленин ел мало и плохо. Чувствовалось, что ему стало хуже, хотя он сам больше не жаловался.

Сразу после девяти часов вечера наконец приехал профессор Авербах. Ульянов заметно обрадовался его появлению и охотно дал проверить глаза. Во время осмотра много шутил. Зрение на тот момент оказалось вполне нормальным. Доктор предположил, что временное ухудшение зрения было связано с приливом крови к головному мозгу.

После того, как проводили профессора, стали укладываться спать. Дежурный Рукавишников, прежде чем выключить лампу, чуть сдвинул ширму. Владимир Ильич зажмурился от света. «Спокойной ночи», – шёпотом произнёс медик. В ответ Ульянов улыбнулся, несколько раз кивнул головой, и лампа была выключена. Владимир Ильич закрыл глаза, зевнул, и пальцы на правой руке разогнулись сами собой. Такое случалось часто.

Впоследствии Крупская вспоминала: «Еще в субботу ездил он в лес, но, видимо, устал, и, когда мы сидели с ним на балконе, он утомленно закрыл глаза, был очень бледен и все засыпал, сидя в кресле. Начиная с четверга стало чувствоваться, что что-то надвигается: вид стал у Владимира Ильича ужасным, усталым, измученным… У него как-то изменилось выражение лица, стал какой-то другой взгляд, точно слепой…»

Следующим утром, 21 января, Надежда Константиновна проснулась, по обыкновению в семь часов утра. Некоторое время она лежала, прислушиваясь к шорохам за дверью, затем быстро поднялась, накинула халат и, шаркая ногами, пошла в комнату мужа.

– Как прошла ночь? – спросила она Рукавишникова.

– Спокойно, – коротко ответил тот.

Крупская заглянула за ширму, прислушалась к ровному дыханию Ульянова, удовлетворенно кивнула головой и совсем тихо произнесла:

– Ну, всё. По-видимому, хорошо выспится, и вечерняя слабость пройдёт.

– Позвать вас, когда проснётся? – спросил дежурный медик.

– Нет, – отрицательно покачала головой Надежда Константиновна и присела в кресло. В молчании прошло около тридцати минут. Примерно в восемь часов дверь отворилась, и домработница Дуняша внесла поднос с кофе, на котором стояли две чашки.

Крупская взяла одну чашку – вторая предназначалась для Ленина – и сказала Рукавишникову:

– Ступайте пока на завтрак, я подежурю.

Медик поднялся с места и неслышно вышел. Менее чем через пятнадцать минут он снова был на месте. Рукавишников налил тёплой воды в кувшин, приготовил полотенце и тазик для утреннего умывания. Крупская тем временем, ушла одеться и вернулась довольно скоро уже опрятно одетой и свежей.

Прошёл ещё час. Ленин продолжал спать. Дыхание было таким же ровным и спокойным. Время от времени близкие и окружение заглядывали за ширму, но там ничего не менялась. Владимир Ильич всё так