Чужой среди своих - Василий Сергеевич Панфилов

будто почувствовав моё состояние, подошла мама, положив мне руку на плечо, — Принести чего-нибудь?

— Нет, спасибо… — улыбаюсь, на миг прижавшись щекой к её ладони. Улыбнувшись ответно, она отошла, прошлась по рядам и упорхнула на кухню.

Здесь вообще не принято, чтобы женщина, хоть как-то причастная к празднованию, засиживалась за столом. Даже если нет особой нужды, а на кухне и без того полно народа, необходимо хотя пройтись, предложить еды, положить её на тарелки… Словом, продемонстрировать всё то, что в настоящем времени считается качествами хорошей хозяйки.

— Шумел камыш… — завели отдохнувшие бабоньки, и я, отодвинув от края тарелку, встал из-за стола, не дожидаясь продолжения. Нет, песни хорошие… и поют неплохо, я бы даже сказал — на удивление неплохо. Но настроения нет, да и вообще… от этих песен осознание, в каком времени я оказался, становится необыкновенно ярким, и, честно говоря, не добавляет настроения.

— Контрольный попис? — невинно поинтересовался Ванька, косясь по сторонам.

— Как? — переспросил, подставляясь, Борис-со-шрамом, повернувшись от подруги.

— Не как, а пук, — с удовольствием собезьянничал друг, у которого во внешности, да и в поведении, много больше детского, чем у рано, не по возрасту, заматеревшего Бориса.

— И не как и пук, а так, — усмехнувшись своему вкладу в культуру предков, отозвался я.

— А… — догадался Лёшка, выразительно похлопав себя по карману, где угадывалась пачка папирос, — ну пошли, что ли… постоим.

Девочки, хотя и выбрались с нами из-за стола, отошли отдельно, и я невольно залюбовался ими. Красивые у нас девчонки! Куда потом что денется…

Стареют здесь удивительно рано, и дело, я думаю, не только в отсутствии уходовой косметики или фитнеса, но и, в первую очередь, в некачественном питании. Основная еда — картошка, да каша, да пироги… от бедности[29]. Вот так и наедаются жопы и щёки, вот так и появляются хронические заболевания… Впрочем, здесь и сейчас это считается нормой.

А пока — красавицы… Девочки не курят, а (готов поспорить!) обсудить всё происходящее им прямо-таки не терпится! Это для нас всё в общем-то очевидно, а для девочек всё это «А она сказала…» и «А он та-ак посмотрел…» необходимо почти так же, как воздух.

Вон, уже смотрят в нашу сторону… Фыркают, смеются в ладошки, обсуждают что-то… Со стороны кажется, так невесть как интересно! А на деле, скорее всего, просто смешинка в рот попала — возраст такой!

Помахав им рукой и вызвав новую волну смешков, развернулся и пошёл вслед за ребятами. Далеко идти не стали — зашли за бараки, да и закурили, негромко разговаривая о разном, обходя тему собственно нашего отъезда.

Лёха жестом фокусника вытряхнул из рукава большого, не по росту, отцова пиджака, бутылку «Плодово-ягодного», и она пошла по кругу, как братина. Пили из горла, молча, и никто никого не подначивал, как это обычно бывает.

У большинства ребят родители приезжают на два-три, редко — четыре года, имея намерение осесть потом в более цивилизованных местах. Все понимают, что, так или иначе, мы разъедемся по Союзу, и может быть, не увидимся никогда.

Настроение не то чтобы грустные, но скажем так — несколько минорные. Как-то вдруг стало ясно, что впереди расставание и взрослая жизнь, и что на следующий год из посёлка так или иначе уедут почти все мои одноклассники, и скорее всего, навсегда.

— Садись, — Борис, допив бутылку и пустив дым колечком, похлопал по бревну рядом с собой.

— Нет, спасибо… — отмахиваюсь я, — насиделся, аж жопа затекла!

Курили почти молча, роняя иногда слова и переглядываясь. Да и о чём говорить? Всё уже сказано… Я пообещал писать Ваньке и Лёхе, а если вдруг потеряемся, писать просто на адрес школы, такая вот здесь традиция. Не самая глупая.

— О! — нарушил неловкое молчание Ванька, прислушиваясь к звукам застолья, — Плясовую завели! Пойдём?

Боря, вспомнив, по-видимому, о подруге, подхватился с энтузиазмом, заразив им остальных.

— Чуть погодя подойду, — хмыкаю я, — Пройдусь…

— А, ну да… — сочувственно вздохнул Ваня, думая, наверное, что меня охватила ностальгия. Ещё раз оглянувшись, он скрылся за углом, оставив меня одного.

«— Чёрт… а ведь действительно, — с удивлением констатировал я, — наверное, остатки доставшихся мне чувств заиграли внезапно новыми красками. С одной стороны — слабые отголоски ностальгии, с другой — уехать отсюда хочу так, что аж до дрожи…»

Усмехнувшись этой нелепой двойственности чувств, я отлип от стены и сделал было пару шагов в сторону застолья, но услышал какие-то звуки за сараями. После короткого раздумья любопытство победило по очкам.

— Однако… — прошептал я, не отрываясь от щели в стене сарая.

— Не надо… — женщина слабо отпихивала мужчину, лезущего ей за пазуху, — Ну же, пусти…

— Не моё дело… — говорю почти беззвучно, хотя… себе-то чего врать, хочется посмотреть…

— Не моё, — повторяю ещё раз, но не отрываюсь от щели.

— Не надо… ну, прошу тебя…

В этот момент мужчина отпрянул на миг, и я узнал Люську из соседского барака. Дебелая молодуха с обильными достоинствами, мечта всех прыщавых пацанов по соседству. А вот мужик мне незнаком… но точно — не супруг!

— Та-ак… — шепчу, оправдывая подглядывание тем, что если вдруг что, то как вступлюсь… даже полено нашарил. Крепкое!

А мужик, тем временем, шагнув вперёд, по-хозяйски залез ей за пазуху, вывалив наружу внушительную, несколько обвисшую грудь с большим коричневым соском.

— Саша… — она оттолкнула его, и я покрепче сжал полено, — Ну что ты… а вдруг увидит кто?!

— Некому… — хрипло отозвался мужик, резко задирая на ней подол платья и приспуская то, что нельзя назвать иначе, как панталонами. Запустив пятерню ей между ног, он завозился, ероша пальцами густые кудряшки и заставляя раздвигать ноги.

Слабо охнув, женщина притянула его к себе, впиваясь в губы. Снова возня… и вот, спустив ей панталоны до колен, мужчина развернул её к себе задом и нагнул. Люська как-то привычно прогнула спину и упёрлась в спину сарая…

… а я только сейчас смог оторваться от подглядывания. Возраст, мать его…

«— Хорошо, что куртка на мне достаточно длинная…»

— Не ругай меня, маманя, не ругай так грозно! — с привизгиваньем вбивала каблуки в землю раскрасневшаяся женщина, — Ты сама была такая — приходила поздно!

— И-и-эх! — завизжала она, закружившись вокруг и отчаянно размахивая сорванным с головы павловским платком.

— Я бывало всем давала, — выскочила немолодая баба, неуклюже, но задорно притоптывая, держа в руке накрахмаленный носовой платочек, — повороты от ворот. А сейчас одна осталась, никто замуж не берёт! И-и-эх!

— Бросай свово плешивого! — задорно заорал какой-то дедок, срывая с головы кепку и обнажая блестящую лысины, — Возьму, Нюрка, вот ей-ей возьму!

— У тебе, старого,