Любопытство наказуемо - Энн Грэнджер

Хиггинс закрыла тему, пожав плечами. В ее глазах цвета глины мелькнуло любопытство.

— Мисс, а разве миссис Крейвен не с вами?

Так вот почему она остановилась и заговорила со мной! Она видела, что мы вместе с Люси выходили из дому, теперь же на скамейке я сидела в одиночестве.

— Со мной, — ответила я. — Ей захотелось осмотреть церковь.

Судя по выражению лица Хиггинс, она мне не поверила. Зачем Люси, которая живет здесь и, наверное, видит внутреннее убранство церкви каждое воскресенье, вдруг понадобилось осматривать храм? Потом мне пришло в голову, что Хиггинс руководит не просто праздное любопытство. Несомненно, она шпионит за всем, что происходит в доме, и пересказывает хозяйкам. Шерстяные перчатки — просто предлог, чтобы последить за нами.

Если так, я не собиралась делиться с ней сведениями, которые она наверняка передаст Кристине Роуч. Я вежливо кивнула ей, надеясь, что она пойдет дальше. Но Хиггинс не двигалась с места. Подняв голову и встретившись с ней взглядом, я заметила в ее глазах насмешку.

— Ну и как вам здесь нравится, мисс Мартин? Вы ведь сюда из Лондона приехали?

— Да, но сама я родилась не в Лондоне. Я выросла в маленьком городке. По-моему, здесь очень красиво.

Разумеется, она хотела выяснить совсем не это. Она видела, что я все понимаю. Можно было отбросить притворство.

— Здесь тихо, как в могиле! — неожиданно разоткровенничалась она. — Я остаюсь здесь только из-за хозяек. Я работаю на мисс Кристину и мисс Фиби уже двадцать лет.

— Не сомневаюсь, они высоко ценят вашу преданность, — ответила я.

— Они заслужили преданность! — пылко воскликнула Хиггинс. — Они замечательные леди! И несправедливо, что на них обрушилось столько бед.

— Полиция быстро раскроет тайну убийства Бреннана, — пообещала я.

— Да кому он нужен, этот Бреннан? Мошенник, и только… Я не о нем говорю… вернее, не только о нем. Им столько пришлось вынести с мисс Люси, то есть миссис Крейвен… поистине тяжкое бремя!

Мне захотелось продемонстрировать Хиггинс, что я так же верна Люси, как она, по ее словам, верна своим «леди».

— Миссис Крейвен постигло большое несчастье, — решительно заявила я. — Во всяком случае, мы не должны…

Хиггинс посмотрела на меня, не скрывая насмешки:

— Ах, мисс компаньонка! Пробыли здесь меньше недели и уже все знаете, так? По-моему, вы подпали под влияние, очарованы хорошеньким личиком молодой леди и ее голубыми глазками. А я, если хотите, знаю ее с младенчества. Она всегда была трудным ребенком, избалованным и упрямым, и с детства совершенно не изменилась. Сами увидите. Стоит сказать ей слово поперек, она закатывает истерику!

Разозлившись не на шутку, я воскликнула:

— Я не позволю вам отзываться о миссис Крейвен в таком тоне! И не ваше дело судить о ней. Не желаю больше слышать ни слова. Так вот что вы называете преданностью?

— Как вам будет угодно. Я служу хозяйкам; миссис Крейвен я ничего не должна.

— Идите лучше в деревню и поищите там вязальщицу, — холодно посоветовала я. — Раз вас туда, как вы утверждаете, послали.

Хиггинс ненадолго замолчала, только смерила меня ледяным взглядом. Пройдя несколько шагов, она обернулась и сказала:

— Как вы заблуждаетесь, мисс компаньонка! Вы же ничего не знаете! Беды начались не с той свадьбы на скорую руку, которая должна была спасти ее доброе имя — и доброе имя ее семьи. А вам известно, что мисс Люси пришлось забрать из пансиона, когда ей было всего одиннадцать лет, и срочно перевести ее в другую школу? Директриса написала мистеру Роучу и попросила его забрать племянницу. Им надоело терпеть ее вспышки. Она даже ранила другую ученицу в ходе детской ссоры!

Мне хотелось приказать ей замолчать, но я неожиданно для себя спросила:

— Ранила?!

Глаза цвета грязи зажглись торжеством. Горничная поняла, что победа в нашей схватке осталась за ней. Я попросила у нее сведений.

— Вот именно, ранила! Схватила швейную иглу и вонзила ее в плечо другой девочке. Разразился ужасный скандал; родители пострадавшей девочки угрожали неприятностями. Поэтому мисс Люси с позором исключили из пансиона, а в другой школе заплатили щедрую взятку, чтобы ее приняли.

Я открыла рот, но ничего не сказала.

Хиггинс кивнула мне дружелюбно, как будто мы с ней вели дружескую беседу:

— Что ж, пойду по своим делам, иначе зимой у нас не будет шерстяных перчаток!

Она зашагала по дороге, оставив меня кипеть от злости. Я покосилась в сторону церкви. Я боялась, что Люси с Беном выйдут и Хиггинс увидит их. Хорошо, что хотя бы этого не случилось.

Я не могла усидеть на месте и ходила туда-сюда, стараясь унять гнев. Расхаживая между могилами, я мало-помалу успокоилась. То есть я взяла себя в руки, но едва ли можно сказать, что настроение у меня улучшилось. Правда ли то, что сказала Хиггинс? Неужели Люси в самом деле ранила другую девочку в пансионе? Мне хотелось закричать, что я не верю; но по довольному виду Хиггинс я заключила: она знала, что, если я начну наводить справки, ее слова подтвердятся.

Подобное поведение недопустимо. Несчастной сиротке, чье воспитание поручили чужим людям, еще можно простить одну-две вспышки. Но схватить швейную иглу и вонзить ее в плечо своей одноклассницы?! Я вспомнила, как Люси швырялась камнями в доктора Лефевра, и мной овладело неприятное сомнение. Неужели меня действительно «очаровали»?

Ноги сами принесли меня к могилке дочери Люси, где я остановилась. Вид могилы меня отрезвил и заставил мыслить рационально. Люси страдала от меланхолии; это признал даже доктор Лефевр. Вначале меланхолию вызвали роды, а затем печальное событие — смерть малютки, не говоря уже об отправке так далеко мужа, которому она предана, несмотря на то что родственники его не одобряют. Если она и вела себя странно, удивляться тут нечему. Чтобы прийти в себя, ей нужны время, забота и поддержка.

Ко мне приближался кто-то еще. Я подняла голову, надеясь, что это не Хиггинс. Теперь я не доверяла самой себе и боялась не сдержаться в ее присутствии. Однако ко мне подходил совершенно другой человек.

Хотя я не суеверна, приходится признать, что я встревоженно вскрикнула. После состоявшегося только что неприятного разговора с Хиггинс, да еще находясь в таком месте, в обществе покойников, я меньше всего ожидала или надеялась увидеть пожилого человека с косой на плече. Он направлялся явно ко мне, вся его фигура выражала нетерпение и решимость встретиться со мной.

Старик остановился в нескольких шагах от меня и поставил косу на землю. Он коснулся полей мятой шляпы. Его жест немного успокоил меня. Хотя смерть, которую часто изображают в виде старухи или старика с косой, тоже здоровается со своими жертвами, я решила, что зловещая старуха делает это не так подобострастно.

— Добрый вам день, мадам, — сказал старик. — Джарвис, церковный сторож, к вашим услугам.