Санаториум (сборник) - Людмила Петрушевская

Но я думаю, как бы он меня тоже не убил как свидетеля, чтоб больше не давать денег. Но он не знает, где я и кто я. Больше я в тот «Макдоналдс» не хожу. Я уже нашел себе в мусорке около больницы пальто хорошее, все в грязи и в крови, от покойника, санитары побрезговали или не успели. Но я отмыл с мылом все в луже. Пальто широкое, там и автомат можно пронести. Нашел и шапку на нос, ботинки себе подобрал в урне у обувного магазина. Никто меня не знает в лицо, когда я сижу на улице, то заслоняю лицо воротником, а в дежурке вообще в окно не заглянешь. Я все оставил первой жене с детьми, квартиру и дачу, но они были ее, я не стал судиться. Я военный, у меня ничего нет своего. Второй жены тоже была ее квартира, но она меня так любила, что половину мне отписала, потому что я иначе не соглашался с ней жить, она была сама как слониха с хоботом. Такое заболевание. Ее братья меня ненавидели, она же больная, рассчитывали на квартиру, и они ее в конце концов и восстановили против меня. Это я уже рассказал. Это Дима дал мне этот мобильник и сказал, что если я договор нарушу, то он меня пробьет по картотеке ФСБ и найдет по координатам телефона. Даже если я буду ехать, убьют. Дима уже звонил четыре раза. Что не выполняешь работу. Он хочет побыстрее, пока вы не женились на этой из города Бреста девушке. Он хотел узнать дату свадьбы и мне сказать, потому что, если убивать после свадьбы, она унаследует половину четырехкомнатной квартиры! Ну я не знаю, может быть, половину половины, он ведь тоже там совладелец. Короче. Что я предлагаю. Я предлагаю вам убить какого угодно человека из вашего подъезда, все будут в курсе убийства, только надо сделать фальшивый паспорт ваш, и я ему вложу в карман. А выстрелю потом ему в лицо. А вы уезжайте пока что. И дальше – слушайте! Он отдаст мне вторую половину денег, и я при этом его и убью. Но мне очень нужно пятьдесят тысяч долларов. Двадцать пять тысяч сразу и половину потом. Вы мне положите в большом пакете на лавку рядом со мной, пароль «Я вас где-то видел». И я сделаю эту работу. Я вам буду звонить, понятно? Как не туда попал! Александр! Не Александр? А кто? Алло!

ОНА. Какая бедная деревня.

ОН. Здесь много таких.

ОНА. Как они здесь живут? Здесь одни камни.

ОН. Они вырабатывают мрамор. Раньше вырабатывали, теперь, видите, нет.

ОНА. Огни в домах.

ОН. Живут. О, смотрите, деревня целиком из камня.

ОНА. Красиво как. А чем они живут?

ОН. Я не знаю. Говорят, здесь больше коров, чем людей. Я здесь живу десять лет.

ОНА. О да, запах. Запахло деревней.

ОН. Раньше у меня был дом в горах, и иногда я просыпался от запаха навоза.

ОНА. Ну что, у них есть молоко, мясо. Кур, правда, я здесь не видела ни разу. Молоко, мясо. Немного овощей. Знаете, может быть, хорошо так жить. Работать с утра до ночи, спать как убитый.

ОН. Я сегодня почти что не спал.

ОНА. Но вы выглядите прекрасно, я тоже плохо спала. Я вообще страдаю от бессонницы. А этот мотель, там спишь за картонными стенами. Какой-то человек возился с дверью, никак не мог попасть, стучал. А, как я вчера перепутала ключи.

ОН. Ну ничего страшного, я сам много жил в мотелях. Ничего страшного.

ОНА. В конце концов, ничего страшного. Только я в первый раз спала на окраине и совершенно одна в целом доме.

ОН. Я много спал в мотелях, ничего.

ОНА. А я впервые.

ОН. Ну, у нас есть отель, но там сейчас живут музыканты.

ОНА. Тоже ничего хорошего. Я много жила по гостиницам, актеры и музыканты ночами бегают из номера в номер, пьют, выясняют отношения. Спортсмены тоже. Вообще, когда есть коллектив, группа людей, они мало обращают внимания на одиночек, вообще на людей.

ОН. Может быть, я не думал.

ОНА. Чувствуешь, как будто на тебя идет стена.

ОН. Да? Я не знаю.

ОНА. Я очень чувствую в такие моменты свое одиночество.

ОН. У вас хорошая гитара.

ОНА. Да, был такой мастер в Париже, русский, он оставил после себя двадцать одну гитару. И все. Двадцать одну.

ОН. Да, оставил после себя. Как-то странно звучит.

ОНА. Гитара Николаева. Некоторые понимают, что это такое.

ОН. Да, я услышал сразу.

ОНА. Я обратила внимание, как у вас загорелись глаза, когда я вынула гитару из футляра.

ОН. Да… Она звучит как арфа.

ОНА. Есть особый секрет.

ОН. Я подумал, что, конечно, гитара есть самый совершенный аккомпанемент для голоса. Голос… и струны.

ОНА. Да. Я рада, что вы поняли.

ОН. Это был незабываемый вечер.

ОНА. Я ищу мои песни везде. Даже здесь есть какие-то эмигранты, они от дедов-прадедов знают такие вещи!

ОН. Я очень рад, что услышал о вас в Нью-Хейвене от моей подруги.

ОНА. Да, меня здесь передают из рук в руки, как почтовую посылку.

ОН. Я знаю, что на отделении…. как это… этнографической музыки…

ОНА. У нас это называется фольклорная музыка.

ОН. Да, на отделении фольклорной музыки вы пели три раза.

ОНА. Да, за два дня три раза.

ОН. Они были в восторге.

ОНА. Они меня изучали, как под микроскопом. Они не знали моих песен.

ОН. Записывали вас?

ОНА. Записывали, теперь будут писать работы.

ОН. Вы разрешаете вас записывать?

ОНА. Я не обеднею. У меня песен на сто вечеров.

ОН. Но зачем, надо сначала выпустить записи на фирме… Я не знаю… Но я слышал, что это копирайт, они не имеют права…

ОНА. Пусть, пусть. Мне уже много лет, я могу не дождаться своей пластинки… Для этого надо чего-то добиваться, куда-то обращаться, что-то запрещать… У эмигрантов у всех есть мои записи. На родине тоже много. Как я могу запрещать?

ОН. Надо нанять адвоката.

ОНА. Чтобы он запрещал людям слушать у себя дома мои песни, да?

ОН. У вас нет адвоката? У вас нет агента?

ОНА. Нет. Да не нужен мне никто. Зачем. Я еду сейчас в Дартмут, потом в Техас, я как почтовая посылка, и все.

ОН. Да вас же никто здесь не знает!

ОНА. А зачем мне это? Чтобы набирались стадионы? Я мала для этого.

ОН. У вас большой голос.

ОНА. Вы это поняли? Спасибо. Я прячу мой голос. Гитара требует мелодии, сердца. Голос вредная вещь. От моего голоса люди съеживаются, нельзя.

ОН. Вы пели в опере?

ОНА. Да, как-то пела… Няню в «Евгении Онегине». Мне было двадцать лет, я училась в консерватории.

ОН. Я знаю «Евгения Онегина».