Банда возвращается - Андрей Воронин

– Частью, я не вхож в политику.

Старик кивнул куда-то себе за спину:

– Только что передали по радио, что подал в отставку Министр обороны, – за нежелание мирно решить конфликт в Чечне. В Кремле большая буча, и кто-то пытается подставить Президента… Убийство Смоленцева – далеко не начало заварушки, и, естественно, не конец; это «фильм» многосерийный, – старик помолчал. – Кто-то подталкивает ситуацию к государственному перевороту… Или сами они наломали дров. Неясно пока, кто стоит за этой историей, и кто пытается нагреть на ней руки.

– Это и пыталась выяснить Вика?

– Да, с утра она поехала на встречу с Липкиным. Несанкционированную, – старик раздельно произнес это слово, – встречу. Сам понимаешь, что это вкупе с бумагами, которые у тебя в руках, потянет на служебное расследование или трибунал. И опасность уже реальная…

– Понимаю, – Бондарович опустил глаза.

Старик взглянул на него испытующе:

– Вот и думай теперь. Побоишься – значит сдашь бумаги начальству – ну и девчонку, разумеется. И дело с концом. Твое начальство пойдет на повышение. Или выбросишь эти материалы… А полезешь в дело, значит, папаху досрочно дадут. Но, вернее всего, – голову оторвут, в кусты бросят… – старик тревожно оглянулся на окно. – Уезжай, в любой момент ведь могут нагрянуть.

Александр поднялся со стула:

– Начальству я бумаги не сдам. В крайнем случае – выброшу, или съем, как разведчик.

– Тогда удачи, – старик протянул Бондаровичу иссохшую руку.

Когда Александр уже был у выхода, Прокофий вдруг окликнул его:

– Банда!..

Александр вздрогнул, оглянулся. Старик откуда-то знал это прозвище – вот уж загадочный старик.

– Что, Прокофий Климентьевич?

– Ты понимаешь, кого я доверил тебе?.. Бумажки эти – пыль…

– Понимаю.

– Береги ее…

Виктория Макарова,

11 часов 30 минут дня,

25 марта 1996 года, кабинет Кожинова

Заглянув на минутку в «Экспресс-почту», Виктория отправила дубликат магнитофонной записи по адресу подруги Ольги Борисовны. Тут же при ней кассету запаковали и, положив под полиэтилен записку с адресом, отправили ее с подростком на мотоцикле.

Виктория еще раз задумалась, возвращаться ли ей в Кремль. Сумеет ли она выйти обратно с незакованными руками?

Даже из соображений простой предосторожности Кожинов должен упрятать ее под замок. И все-таки, и все-таки… Виктория упрямо тряхнула головой. Скрыться сейчас, значит, выдать себя с потрохами и выйти из игры, не пройдя и половины дистанции, не узнав самого главного. А появиться в Кремле, когда там, не исключено, уже расставлены на тебя силки, – поступок, достойный героя… Пока не начнешь совершать такие поступки в жизни, многого не добьешься.

Виктория сжала губы и пошла напролом…

На контрольно-пропускном пункте ей сразу же передали распоряжение Кожинова явиться к нему в кабинет. Девушке показалось, что дежурный офицер смотрит на нее не так, как обычно. Тревожные какие-то были у него глаза и как будто подозрительные. И когда она прошла КП, прямо-таки спиной ощущала, что офицер провожает ее пристальным взглядом.

Девушка шла по коридору, – все, с кем встречалась, на нее будто оглядывались; и еще ей представлялось, что ковровая дорожка под ней горит, полыхает угольями. Громко стучало сердце… в висках.

В приемной секретарь посмотрел на нее какими-то недобрыми глазами. Не откладывая, заглянул в кабинет:

– Товарищ генерал, к вам Макарова… – и с ядовитой улыбочкой – уже ей: – Проходите.

Виктория хоть и нервничала сильно, но была вежлива даже с секретарем, – кивнула ему. Подумала только:

«Набирают же откуда-то таких червяков…»

Генерал с тяжелым лицом сидел за своим столом и поднял вопросительные глаза на Викторию. Багровый цвет лица шефа не предвещал ничего хорошего.

– Садись, – указал Кожинов на стул. – У меня один вопрос к тебе, Виктория Васильевна: ты со мной или уже нет? – он пронзительно посмотрел на женщину. – Отвечать на него не надо, это бессмысленно. Только помни, что вопрос этот тебе был задан. А теперь рассказывай…

Виктория сама удивилась, какой ровный и спокойный у нее был голос:

– Вчера во время беседы с заместителем Смоленцева я узнала, что Смоленцев вел переговоры с директором «Экобанка» и Липкиным относительно перспектив развития телестудии. Сопоставив это со списком, который вручила мне Елена Монастырская, я предприняла попытку встречи с Липкиным, связавшись с ним через Зацепина.

У Кожинова было непроницаемое каменное лицо:

– Встреча произошла?

– Да. Только что…

– Результат?

Виктория достала из внутреннего кармана пиджака диктофон и, отсоединив проводок микрофона, положила диктофон перед генералом. Девушка отмотала пленку немного назад и нажала клавишу воспроизведения.

Зазвучал голос Липкина:

«…уровень тотальной слежки и информированности вашей службы. Поэтому мы считаем, что этого бедного педераста, так удачно подвернувшегося под руку, спровоцировали на драку со Смоленцевым, потом талантливого журналиста профессионально добили, а вину возложили на Глушко».

Виктория остановила воспроизведение, сказала:

– Они угрожают поднять немедленный шум, как только будет предъявлено официальное обвинение и они получат доступ к Глушко.

– Понятно. Тогда такой вопрос. На него надо ответить, – генерал посмотрел на девушку так пристально, словно взял под микроскоп. – Что с тобой происходит?

Виктория и не думала запираться:

– Я чувствую неладное.

– Ия это чувствую, – горько усмехнулся генерал.

– Мне не нравится вся эта история. Меня это настолько обеспокоило, что я предприняла некоторые самостоятельные шаги… Хотя понимала, что рискую, – возможно, откровенность в данной непростой ситуации была для Виктории единственным правильным выходом, и она интуитивно нашла его. – Я стала даже сомневаться, тем ли делом занимаюсь.

Откровенность ее впечатлила шефа:

– В переводе на русский язык, ты засомневалась во мне. Ты нашла уже ответы на свои вопросы?

– Нет, недостаточно информации. В основном, новые вопросы, – Виктория не прятала глаз. – Если не можешь принять решение, не надо с ним спешить; надо накапливать информацию – разве этому правилу не вы меня учили? – это она ловко ввернула Кожинову; оппонента удобнее всего охаживать его же оружием – это наиболее действенный из приемов.

Кожинов, разумеется, оценил ее тактику: