Последнее дело Лаврентия Берии - Сигизмунд Миронин

5 марта, 10 часов 11 минут. Ближняя дача

Затем Берия отправился на Ближнюю дачу, где уже четвертые сутки лежал умирающий Сталин. По приезде Берии доложили об ухудшении состояния Сталина. У вождя стало выраженным дыхание Чейна — Стокса, давление держалось на уровне 220/110, температура была 38 °C. Весь день Иванов-Незнамов что-то впрыскивал, другие писали дневник, составляли бюллетени. Члены Политбюро подходили к умирающему, люди рангом пониже смотрели через дверь. И в это время иерархия соблюдалась: впереди — Маленков и Берия, далее — Ворошилов, потом — Каганович, затем — Булганин, Микоян. Хрущев… Молотов был нездоров, но он два-три раза приезжал на короткий срок. Маленков дал врачам понять, что он (следующий за Сталиным председатель Совета Министров) надеется, что медицинские мероприятия смогут продлить жизнь больного на достаточный срок.

Получив бразды правления, Маленков дал команду немедленно прекратить кампанию антисемитизма. «Правда» сразу же прекратила печатать всякие материалы о «врагах народа». В других газетах и журналах то же самое произошло уже постепенно, не столь внезапно. Вечером Берии позвонили — пришло сообщение из Ленинградского ГОИ — тамошних евреев выпустили и восстановили на работе. Страшно уставший Лаврентий решил поехать не на дачу, а домой.

Где-то около 3 часов дня к Берии подошел Лукомский и сказал, что консилиум врачей обсудил вопрос о причинах кровавой рвоты и пришел к выводу, что она явилась результатом сосудистых трофических поражений слизистой оболочки желудка, связанных с основным заболеванием. Из данного набора слов Берия ничего не понял, но для вида кивнул головой, а потом подошел к министру Третьякову и недовольно сказал: «Товарищ Третьяков, а вы не можете врачам посоветовать изъясняться понятнее?» Подошло время ехать в Кремль, где был назначен расширенный Пленум ЦК КПСС. Перед самым отъездом с дачи Лаврентий перекинулся парой слов с профессором Мясниковым. Тот сказал Лаврентию Павловичу, что, судя по всему, даже если Хозяин и поправится, то он уже не сможет руководить страной.

5 марта, 10 часов 23 минуты. Кремль

В Кремле в кабинете Сталина Маленков открыл очередное совещание вождей. Кабинет вождя площадью более 150 квадратных метров имел пять окон и находился на втором этаже. В 1933-м по указанию Сталина стены обшили дубовыми панелями с вставками из карельской березы, установили такие же дубовые двери. Кабинет был разбит на две зоны — рабочий стол Сталина и длинный стол для заседаний. Обстановка на столе была предельно простой — не было ничего лишнего: телефон, ручка, чернильница, графин с водой, стакан с чаем, пепельница. Из предметов интерьера были примечательны напольные часы, на которые Сталин имел привычку смотреть, сверяя точность прибытия вызванного, а также гипсовая посмертная маска Ленина на особой подставке под стеклом. На стенах — портреты Ленина и Маркса, русских полководцев Суворова и Кутузова. Берия вспомнил, что их повесили рядом во время войны.

На заседании присутствовали все члены Бюро Президиума и члены бывшего Политбюро Молотов, Микоян и Шверник, которых на XIX съезде Сталин не включил в состав Бюро Президиума ЦК КПСС. Был приглашен также Шкирятов, председатель Центральной контрольной комиссии КПСС. Однако почему-то не было Сабурова и Первухина. Выступил Маленков: «Бюро собралось обменяться мнениями, мыслями о том, что нужно довести до сведения партии и советского народа о здоровье товарища Сталина. Надеюсь, что вы прекрасно отдаете себе отчет, в каком настроении будет проходить это заседание. Мы должны сообщить партии и стране этот первый тяжкий и тревожный бюллетень. Мы должны думать не только о его пульсе, сердце, мозге, температуре, будучи политиками, мы должны думать о том, какое впечатление это число ударов сердца товарища Сталина произведет на политический пульс нашей партии, советского рабочего класса, советской великой страны. Никто не сомневается, что наши враги постараются использовать это известие для того, чтобы смутить население, пустить тревожные слухи и домыслы, но никто из нас не должен сомневаться в том, что это нужно немедленно сказать партии и народу, потому что сказать что есть — значит повысить ответственность каждого члена партии и каждого советского человека, вынесшего все тяготы борьбы с целой фашистской Европой и ее победившего. Сталин занимает особое место в истории всего человечества. Место, которое ни с чем не сравнимо. Нет, не было и не будет в историческом прошлом, настоящем и будущем влияния одного лица на судьбы не только одной страны, но на судьбы человечества, не было такого масштаба, не создан он, — масштаба, который бы позволил нам измерить историческое значение товарища Сталина, великого вождя трудящихся всего мира. Мы спрашиваем себя с естественной тревогой, какие выводы сделает беспартийная масса, трудящиеся, ибо они в нашей стране и во всем мире верят в первую очередь вождю трудящихся всего мира — товарищу Сталину. Что всплывет при такого рода политической встряске: воля к единству, дисциплина и самоотверженность или же второстепенное и личное, человеческое, слишком человеческое. Партия и советский народ должны сомкнуться, отмести все, что могло бы угрожать опасностью ясности ее мысли, единству ее воли, ее боеспособности. Конечно, мы знаем твердо, что СССР и его рабочий класс выдержит все тяготы и снова победит».

«Опять одна болтовня», — подумал Лаврентий Павлович. Берия любил мысленно подтрунивать над всяким пафосом и красивыми речами обо всем великом и прекрасном. Он гордился своей трезвостью и любил кокетничать ею как будто даже с некоторым цинизмом.

В конце концов решили, что вместо Бюро Президиума и Президиума будет создан только один Президиум, который будет состоять из девяти человек. Пока Сталин жив, решили его из числа членов Президиума не исключать. Сталин был председателем Совета Министров и секретарем ЦК. Тем не менее все понимали, что, даже если Хозяин выживет, активно работать он уже не сможет. Поэтому было решено назначить председателем Совета Министров Маленкова, а Сталина — сделать первым замом. Кроме Сталина и Маленкова в Президиум вошли Берия (как первый вице-премьер и министр объединенного Министерства внутренних дел, включившего в свой состав Министерство госбезопасности) и Молотов (как первый вице-премьер и министр иностранных дел.

«Вышинский как министр иностранных дел явно не тянет, — сказал Берия, — он не дипломат, а трибун. В ООН над ним смеются. Из-за него мы влезли и почти профукали Корейскую войну. Он заставил Малика, нашего представителя про Совбезе, не явиться на заседание Совета после начала кризиса, — при этом Берия выразительно посмотрел на Булганина, но тот отвернулся и не видел намека. — Уверен, что Вячеслав будет лучшей кандидатурой». Вышинский освобождался от должности министра «в связи с реорганизацией правительства». Молотов предложил его послать постоянным представителем СССР в ООН. Первыми замами было решено сделать не только Сталина, Берию и Молотова, но и Булганина и Кагановича.

Берия сказал, что его назначение и слияние министерств было согласовано со Сталиным, а сейчас просто было необходимо его принять. Во время того приснопамятного разговора со Сталиным сначала речь шла о кураторстве «органов», но Берия тогда заявил: «Кураторство МГБ ничего не даст. Они слишком зазнались. Требуется их прямое мне подчинение, если, конечно, вы, товарищ Сталин, мне доверяете». «Ну конечно, доверяю, товарищ Берия», — ответил Сталин.