Клятва королевы - К. У. Гортнер

— Я был не слишком груб?

Я покачала головой. Он усмехнулся, гладя мое тело — сперва лениво, потом все быстрее и с все большей страстью. Вновь увидев в его глазах желание, я легла на спину, приглашая его в себя. Даже если и вернется боль, убеждала я себя, с каждым разом она наверняка будет чувствоваться все меньше.

А когда он содрогнулся, судорожно выдохнув, и жар его страсти заглушил вспыхнувшую во мне боль, я услышала его голос:

— Подари мне сына, луна моя. Подари мне наследника.

Я считала себя женщиной.

Я представляла, что значит быть женщиной, и старалась в точности этому соответствовать. Но прошли недели после нашей свадьбы, октябрь сменился первым ноябрьским снегом, в каминах трещал огонь, снаружи наш дворец окутывал арктический ветер, а я поняла, что даже не начала ощущать, что такое быть женщиной по-настоящему.

Устроившись среди мехов на скрипучей кровати, мы исследовали царство плоти подобно двум ненасытным детям, которым нечем больше заняться. Могу представить, как ходили по ледяным коридорам слуги и мои фрейлины и сдерживали смешки при звуках из нашей комнаты, где мы предавались наслаждению, забыв обо всем. Естественно, иногда нам требовалось есть, и мы брали пальцами с тарелок кусочки холодной курицы в гранатовом соусе и ломтики сыра на инжире, восторгаясь тем, что никакой деликатес не сравнится с вкусом нашей кожи. Я снова ложилась, радостно смеясь, пока Фернандо прыгал босиком по холодным плитам пола, подкидывал дрова в огонь, а потом ругался и бросался в постель, холодя мое тело ладонями и пальцами ног.

— Перестань! — кричала я, когда он обнимал меня, ощупывая ледяными пальцами.

Но вскоре я уже вновь выгибалась под ним, пока он, вцепившись уже горячими, словно котелок с кипятком, руками мне в волосы, раз за разом наполнял меня своим семенем.

Богоявление пришло и ушло, как и не бывало. Мы устроили праздник в нашем доме, за который заплатили одолженными у Каррильо деньгами, а после мессы обменялись подарками и вновь укрылись в нашем коконе от завывающих бурь, превративших в пустыню всю Кастилию. Ничто не мешало нашему идиллическому уединению, нашему luna de miel;[27]мы довольствовались обществом друг друга, притворяясь, будто весь мир застыл на месте.

Но, естественно, жизнь продолжала идти своим чередом, и в конце концов нам пришлось выбраться из постели, чтобы отправить тщательно составленное письмо моему единокровному брату. Каррильо сообщил нам, что, узнав о свадьбе, Энрике снял осаду с Андалусии и вернулся в Кастилию, проделав весь путь в мрачном молчании, из которого его не удалось вывести даже Вильене. В своем письме, сочиненном в постели в перерывах между любовными утехами, когда оба мы покусывали кончики перьев, проливая друг на друга чернила, я умоляла его понять меня. То был плод первых наших совместных усилий в роли мужа и жены, которым мы провозглашали официальный новый статус и подчеркивали прежнюю верность королю. И все же, отправляя письмо с курьером, я опасалась, что Энрике уже решил отомстить и наши слова или поступки ничего не смогут изменить.

Пока длилась зима, нам ничего не оставалось, кроме как ждать. Какое-то время спустя мы с Фернандо выбрались из постели и начали изучать наши общие интересы. Мы обнаружили, что обоим нравится игра в шахматы и карты и что оба мы страстные наездники. Я с удивлением узнала, что, несмотря на любовь к охоте, он тоже ненавидел бой быков, который считал варварством, и соглашался, что мы никогда не позволим устроить корриду в нашу честь. Чрезмерная роскошь тоже была ему не по душе, поскольку он, как и я, вырос в обедневшем замке, где считали каждую монету. Что важнее, он разделял мой оптимизм, глядя на мир с точки зрения того, чего можно достичь, а не того, что уже потеряно. Он отличался крайней самоуверенностью и не любил, когда ему противоречили, и в те первые дни я с радостью позволяла ему высказываться, глядя, как он расхаживает по комнате, строя планы на наше будущее, пока я, сидя у огня, штопала его чулки и рубашки.

— Стрелы и узы, — сказал он, и глаза его блеснули. — Таким будет наш герб: flechas — для Фернандо и yugo — для Изабеллы, наш символ, увенчанный нашим девизом «Tanto monta». Отличный герб для будущих короля и королевы Кастилии, согласна?

Я улыбнулась и протянула ему заштопанную рубашку. Глядя, как он просовывает в рукава изящные руки, я скрывала внезапный укол страха, что возник при виде очертаний его тела сквозь много раз стиранную и чиненную ткань. Почувствовав со свойственной ему проницательностью внезапную перемену в моем настроении, Фернандо взял меня за подбородок, повернул лицом к себе.

— Что такое? — прошептал он. — Почему моя луна столь печальна?

— Ты знаешь, — ответила я.

Он запнулся, уставившись на меня.

— Энрике, — наконец сказал он, и я кивнула.

— До сих пор не ответил на наше письмо. Сколько, по-твоему, нам еще ждать? У нас нет денег, Фернандо. Как принцессе, мне полагаются во владение разные города, но пока что ни одного так и не пожаловали. За все это, — я обвела рукой комнату, — платит Каррильо. Мы от него зависим.

— Но в письме мы потребовали всего, что тебе причитается. Вряд ли Энрике откажет нам в средствах к существованию, достойных твоего положения. К тому же мы не требуем многого.

Я вздохнула:

— Ты его не знаешь. Его молчание меня беспокоит. Боюсь, он готовит ловушку.

— Но мы уже женаты, и ты объявлена его наследницей. Что он может сделать?

Я покачала головой, достала из корзины у моих ног очередной предмет его туалета.

— Не знаю. Но в любом случае нам следует быть осторожнее. Нельзя допустить, чтобы он победил.

Судя по тому, как стиснул зубы Фернандо, я поняла, что он никому не позволит одержать над нами верх. Но даже он не мог ожидать того ответа Энрике, который наконец пришел, и передал его не кто иной, как Каррильо.

Закутанный в тяжелые меха, распространяя вокруг холод дождливого февральского дня, архиепископ бросил пергамент на стол в нашем зале, где мы с Фернандо обедали вместе со слугами.

— Это от того кретина и его выродка! — рявкнул Каррильо и схватил кубок горячего сидра, поспешно предложенный Карденасом.

Затем сбросил слои одежды, что окутывали его могучую фигуру, остановился у камина, выдыхая пар, и сделал большой глоток, глядя на потянувшегося к пергаменту Фернандо. Тот прочитал письмо, и краска отлила от его лица.

Внутри у меня все оборвалось.

— Что там?

Фернандо поднял взгляд. Впервые с того дня, когда мы обменялись клятвами, я увидела, что он колеблется.

— Изабелла, mi amor…[28]это… я не хочу, чтобы ты…

— Да скажите вы ей, — прервал его Каррильо. — Она прекрасно понимает, чем рисковала.