Дети немилости - Ольга Онойко

Итаяс обернулся, встретив мрачный отцовский взор. Лицо его было светло. «Отец-Солнце! — взмолился каманар. — Дай мне мудрости понять, что означает его улыбка».

— Возрадуйся, отец, — сказал сын. — Ора смирится, когда настанет зима.

— Почему ты так думаешь?

— В долинах Оры сейчас слишком много цветов, — задумчиво сказал Демон. — Когда на смену им придёт лёд, Ора поймёт, что пора склониться под твою руку.

— Я возрадуюсь, увидев твою правоту, — ответил Арияс, думая: «Если бы знать, какой дух подсказывает тебе…»

Итаяс, присев на корточки, поманил к себе льва, и зверь послушно пошёл к нему, хлестнув хозяина по колену тяжким хвостом.

— Вчера прибыл вестник от Кентаяса, — сказал Демон, лаская льва. — Что он говорит?

— Равнинники вершат странные дела, — ответил каманар. Он и желал бы оборвать сына, указав ему на место, но когда Итаяс начинал пророчествовать — иным словом назвать это было нельзя — он почти всегда оказывался прав. Арияс лишился советника; до сих пор он тосковал по Наргиясу, и боль не могла притупиться. Волей-неволей приходилось прислушиваться к другим.

— Есть ли вести о Неле? Здорова ли она?

Странное чувство овладело каманаром. Не то удивительно, что Итаяс спросил о девушке прежде, чем о повелителях равнин; он любил сестру, а презрение к равнинникам было из ряда тех немногих вещей, которые объединяли сына с отцом. Удивительно, что главная весть и была связана с ничтожной девчонкой…

— Есть, — ответил Арияс, скрывая настороженность. — И мне это странно.

Итаяс молча поднял глаза.

— Лиринне, крылатая рескидди, отослала её из Ройста.

— Юцинеле чем-то её прогневила? — встревожился Демон; неподдельная любовь звучала в его голосе.

— Все в один голос отвечают, что нет. Равнинники говорят, что принцесса Таянская пожелала отправиться в путешествие, — сказал каманар, — и гостеприимные хозяева не смогли ей отказать.

Насмешка в его голосе мешалась с подозрением. Ложь равнинников казалась слишком нелепой, чтобы быть ложью: несомненно, аллендорцы что-то замышляли. Но что могла сделать слабая женщина, пусть даже и став орудием в руках коварных мудрецов Ройста?

— Я боюсь за неё, — сказал Итаяс. — Что они хотят с нею сделать?

— Её отправили в Рескидду, — ответил отец.

Демон умолк. Поднялся, оставив развалившегося на камнях льва. Непроницаемо-улыбчивое лицо оледенело, ясные пустые глаза встретили взгляд каманара.

— Так… — сказал он странным голосом. — А что слышно из Нижнего Таяна?

Арияс помолчал.

— Я был прав, — глухо сказал он. — Я ошибся лишь в одном: неверно назвал границу, на которой остановится Эрдрейари. Мертвец чует, что Верхний Таян не по зубам ему, и войска его укрепляются в низинах. Он сунулся в пещеры, но вылетел оттуда с опалённым лбом. Мы потеряли Нижний Таян, но остановили Уарру, Итаяс.

Тот опустил веки, безмолвный. «Императору не нужна ледяная страна, — подумал Арияс, мрачнея. — Теперь он двинется на юг, в Имар и Ору… если они упустят время, то падут, как чаары. Безмозглые бараны! Уже сейчас поздно, к зиме времени не останется вовсе!»

— Знаешь, отец, — с неожиданной мягкостью сказал Демон, — я не буду зимовать в горах.

— Что? — вырвалось у Арияса.

— Укрепляй границы, — сказал Итаяс так, словно сам был каманаром, отдающим распоряжения, — не пугай лишний раз орцев и имаров, вели Кентаясу быть осмотрительнее. Мертвецы в бою ничем не отличаются от живых, разве что командиры их осторожней и опытней. Мне скучно сидеть в пещерах. Я ухожу.

Каманар с трудом перевёл дыхание.

— Что это с тобой? — ледяным голосом спросил он; Арияс слишком хорошо понимал, что ответом на гневный запрет будет только усмешка бешеного Демона, и кроме того, в сырую погоду у каманара до сих пор болела левая рука. — Тебе наскучили сражения, желаешь мирно пасти овец в какой-нибудь долине?

Итаяс беззлобно рассмеялся.

— Нет, — сказал он почти ласково. — Но драться с солдатами Уарры можно до самой смерти, и ничего не изменится. Даже если все каманы Лациат объединятся, им никогда не сокрушить Уарру. Ты понимаешь это, отец. Охотник может не рисковать, не забираться в логово льва — но он спокойно ждёт снаружи, сколько потребуется.

— И что? — медленно спросил Арияс.

Демон улыбнулся.

И сказал почти мечтательно:

— Я видел его.

— Кого?!

— Император Уарры приезжал в одну из мертвецких крепостей. Я пробрался туда и увидел его.

— Ты безумен, — сказал отец. — Но тебя не зря зовут Демоном. Ты неподвластен смерти.

Сын снова засмеялся.

— Может, и так, — сказал он. — Но Император — подвластен.

Сердце Арияса дрогнуло.

— О чём ты? — снова переспросил он, уже догадываясь, что за невероятная мысль завладела разумом Итаяса.

— Мёртвое железо и живые мертвецы, отсюда и до Восточного моря — вот Уарра, — ответил тот. — Её не сокрушить силами гор. Но Император — живой человек. Он ест, пьёт, овладевает женщинами. Его можно убить. Я убью Императора, и Уарра не посмеет более даже взглянуть на запад.

— Это невозможно, — сказал каманар. — От Нижнего Таяна до Кестис Неггела стоят войска. Атомники и танки, маги и полки мертвецов. Ты безумен, но не глуп же.

— Это верно, — с усмешкой согласился Итаяс. — Я не собираюсь идти сквозь армию Уарры. Я пройду через Ору и Уруви, а оттуда поеду в Рескидду как аллендорец. Хочу удостовериться, что никто не причинит зла моей сестре… Из Рескидды я направлюсь в Кестис Неггел. Никто не узнает во мне таянца. Я найду способ убить Императора.

В вершинах скал вил гнёзда туман. Далеко над осыпями парил огромный орёл, высматривая на тропе горных ланей. Ветер стих. Солнечные лучи стали горячей. Демон Высокогорья смотрел на отца с улыбкой; ни тени страха, ни следа сомнения не было на его лице, и на миг каманар поверил, что Итаяс действительно способен совершить то, что сулит.

— Это невозможно, — повторил Арияс без прежней твёрдости. — Вся Уарра защищает его.

Демон покачал головой.

— Он мой.

Поезд шёл через степь.

Огненный венец солнца перекалил небосвод, и, остывая, тот сделался прозрачно-серым. Лиловые облака, плотные и недвижные, стояли над горизонтом. Выходил срок ярому дню, ветер подымался и дул над оцепенелой страной без конца и края, гоня пыльные смерчи и клубки перекати-поля. Колёса стучали. Неле смотрела в окно: за окном бежала серая земля, неподвижно летело над нею серое небо, а малиновое, круглое тело солнца падало и падало сквозь облака.

Становилось прохладней. Неле знала, как справляться с парящей духотой: нужно найти тень и шевелиться поменьше, будешь меньше потеть, а значит, и меньше мучиться. Но день всё равно выдался не лучший. Самое жаркое время она проспала тяжёлым болезненным сном и теперь чувствовала себя разбитой. Разбудила её смотрительница вагона. Она стучалась во все комнаты и извинялась. Говорила, что в Истефи вагон посетит маг и напишет какую-то схему, с которой станет прохладно. «Лето нынче слишком жаркое, — горевала смотрительница так, словно в том была её вина, — прежде пассажиры до самой Пустыни не страдали от жары. Не знаю, как просить прощения у почтенных дам».