Охота на лис - Майнет Уолтерс

Белла подала голос:

— С ним тогда были мать Вулфи и его брат. А где они теперь? Известно кому-нибудь, что с ними сталось? Бедный малыш по ним вообще с ума сходит… говорит, что их нет уже много недель.

Ее слова были встречены полным молчанием.

— Да уж, начинаешь задумываться, — пробурчала Сэйди.

Решение неожиданно принял Иво:

— Ладно, возвращаемся по автобусам. Не стану я над этим дерьмом надрываться, пока не получу ответа на свои вопросы. Если он думает… — Он запнулся, так как Белла взяла его за руку, предупреждая.

Хрустнула ветка.

— Думает что? — спросил Лис, выскользнув из-за дерева. — Что ты будешь выполнять приказы? — Он угрожающе ухмыльнулся. — И ты, конечно, будешь их выполнять. Ведь у тебя мужества не хватит помериться со мной силами, Иво. — Он обвел всю группу злобным, холодным взглядом. — И ни у кого из вас не хватит мужества.

Иво наклонил голову с видом быка, приготовившегося к нападению.

— Испробуй мое мужество, если желаешь, мудак!

Белла заметила, как в сжатой правой руке Лиса сверкнуло стальное лезвие. О Боже!

— Пойдем перекусим и не будем заниматься глупостями, — крикнула она, хватая Иво за руку и увлекая его к лагерю. — Я здесь ради будущего своих детей, а не для того, чтобы смотреть, как пара неандертальцев перегрызает друг другу глотки.

Они обедали на кухне, во главе стола сидел Джеймс. Мужчины приготовили еду, воспользовавшись продуктами, которые Марк привез из Лондона, а Нэнси накрыла на стол. По какой-то причине Джеймсу захотелось сделать праздничную сервировку, и Нэнси послали в столовую подыскать что-нибудь особенное, что подходило бы к Рождеству. Она догадалась, что это всего лишь предлог: мужчинам нужно было побеседовать наедине, а может быть, они таким способом просто хотели дать ей возможность познакомиться с фотографиями Алисы, Элизабет и Лео. Или и то, и другое.

Судя по тому, что столовая была превращена в склад для старых стульев и ящиков, Нэнси стало ясно, что она давным-давно не использовалась по назначению. Было холодно, и все вокруг толстым слоем покрывала пыль. Повсюду распространялся запах распада, о котором упоминал Марк, но Нэнси показалось, что это скорее запах сырости и запустения, чем гниения. Краска кое-где у плинтусов стала отходить, штукатурка размякла. Столовая, несомненно, была частью владений Алисы, решила Нэнси и подумала, что, наверное, Джеймс старается заходить сюда как можно реже, так же как и в сад.

Стол из темного красного дерева занимал почти всю длину одной из стен столовой. Он был завален какими-то бумагами и картонными коробками. На некоторых коробках она разглядела надпись большими яркими буквами «RSPCA», на других — «Barnardo's» или «Child Soc». На всех коробках буквы были большие и черного цвета, из чего Нэнси заключила, что это что-то вроде распределительной тары для благотворительных целей Алисы. Большие пятна плесени на коробках свидетельствовали о том, что интересы Алисы ушли в небытие вместе с ней. На нескольких коробках всякая маркировка отсутствовала, и они в основном лежали на боку. Папки из них вывалились и были разбросаны по всему столу. Счета по уплате за обслуживание. Бумаги, имеющие отношение к садоводству. Страховка на автомобиль. Банковские счета. Депозитные счета. Обычные повседневные бумаги.

В комнате не было картин, только фотографии, хотя наличие бледных прямоугольников на стенах указывало на то, что когда-то они здесь висели. Зато фотографии были повсюду. На стенах, на любой свободной поверхности, в альбомах, сложенных стопкой на буфете. Даже если бы Нэнси была к ним совершенно равнодушна, она не смогла бы пройти мимо, не обратив на них внимания. В основном это были очень старые фотографии. История ушедших поколений Локайер-Фоксов в снимках. И не только история семьи, но и их предприятия по отлову и переработке омаров. Здесь были также виды Особняка и долины, снимки собак и лошадей. Над камином висел студийный портрет матери Джеймса, а в алькове справа — свадебная фотография молодого Джеймса с женой.

Пристально разглядывая изображение Алисы, Нэнси почувствовала, что вторгается в какую-то запретную область в поисках семейных секретов. У Алисы было хорошенькое и довольно волевое лицо; она так же отличалась от черноволосой скуластой матери Джеймса, как Северный полюс отличается от Южного. Хрупкая блондинка с ярко-голубыми шаловливыми глазами, как у хитренького сиамского котенка. Нэнси была потрясена. Она представляла себе Алису совсем другой. В воображении она наложила образ своей умершей приемной бабушки — жесткой старушки с морщинистым лицом, узловатыми пальцами и сварливым характером настоящей крестьянки — на образ бабушки биологической, превратив ее во властную даму, раздражительную и резкую.

Взгляд Нэнси привлекли еще две фотографии, стоявшие на бюро, в двойной кожаной рамке как раз под свадебной фотографией. Слева — Джеймс и Алиса с парой крошек; справа — студийный портрет двух подростков, девочки и мальчика. Они одеты в белое и сфотографированы на черном фоне в классической свободной позе: мальчик стоит за девочкой, положив руку ей на плечо, лица повернуты к камере. «Уж поверьте мне на слово, — говорил ей Марк, — никто никогда и нигде не примет вас за Элизабет». Он был прав. В Нэнси не было ничего от этой накрашенной «куклы Барби» с капризным ртом и тупым выражением равнодушных глаз. Но Элизабет была удивительно похожа на свою мать, при полном отсутствии в ней яркой индивидуальности Алисы.

Нэнси напомнила себе, что несправедливо судить о человеке по фотографии. Особенно по студийной. Однако и у Лео было такое же неприятно равнодушное выражение лица, как и у сестры. Нэнси предположила, что стиль снимка был выбран ими самими, так как маловероятно, чтобы Джеймс с Алисой захотели бы иметь в качестве воспоминания о детях столь странное их изображение. Лео заинтересовал ее. Двадцативосьмилетней Нэнси его попытки выглядеть сексуальным показались смешными, но она вынуждена была признать, что в пятнадцать она скорее всего нашла бы его очень привлекательным. У Лео были темные волосы его бабушки и голубые глаза матери, только несколько более светлые. Очень интересное сочетание, хотя Нэнси неприятно удивило то, что она, несомненно, больше походила на него, чем на его сестру.

Они оба ей не понравились, хотя Нэнси и не знала точно, была ли ее неприязнь спонтанным чувством или ее в определенной мере спровоцировал рассказ Марка. Как ни странно, они вызвали у нее в памяти единственный в чем-то схожий образ — возможно, из-за белой одежды и накладных ресниц Элизабет, — коварно-невинное лицо Малькольма Макдауэлла в «Заводном апельсине» в те мгновения, когда он садистски издевался над своими жертвами в оргии извращенного самовыражения. Может быть, в душе они чем-то на него похожи, подумала Нэнси. А может, это всего лишь модный в их компании образ напускной аморальности, которого не должны были заметить их родители.

Обеденный сервиз стоял на буфете, покрытый слоем пыли. Нэнси перенесла верхние тарелки на стол, чтоб достать из-под них нижние, почище. «Да, глядя на фотографию, можно такого напридумывать», — сказала она себе, вспомнив собственные подростковые снимки, сделанные в основном отцом и в свое время заполнявшие почти всю их ферму. И что такие простенькие карточки могли сообщить чужому человеку о ней, ее интересах, ее характере? Только то, что Нэнси Смит — открытый и искренний человек, которому нечего скрывать от окружающих? Но даже подобное заключение было бы неверным.