Сквозь аметистовые очки - Ирина Грин

– Полина! – Первое слово, которое она смогла понять. – Полина!

– Что-о-о? – с трудом протянула она. – Что-о-о?

– Проснись ради бога! Что-то с Артемом! Мне кажется, он не дышит…

До колыбельки ребенка было ровно два шага. Вот она – рядом с их кроватью. Но для Полины эти два шага превратились в две вечности, два заброшенных рва, полных скользких змей.

– Артем? – Мальчик лежал на спине. Глаза закрыты, лицо спокойное. Полина схватила маленькую ручку. Теплая, мягкая. – Артемушка, проснись!

– Ну что? – Испуганные глаза Павла были совсем рядом.

– Я не знаю. – Странное оцепенение, охватившее Полину при пробуждении, потихоньку развеивалось.

– Ты кормила его ночью? – Павел уже орал. – Он просыпался ночью?

Полина не ответила, пытаясь вспомнить.

– Я… я не помню.

– Так, я звоню в «Скорую», – решительно сообщил Павел.

Она с мольбой всматривалась в безмятежное лицо ребенка в кроватке. Проснись! Ну проснись же!

Павел что-то говорил по телефону. Полина бессильно опустилась на кровать. Она чувствовала, как проваливается в сон. «Что со мной? Что?» – не давала покоя тревожная мысль. И вдруг ее осенило: таблетки. Мысль оттолкнулась от этого слова, словно прыгун в воду от трамплинной доски, и, кувыркаясь, понеслась вскачь. Таблетки… Волшебные яйца птицы счастья. Это они отправили ее в такой нокаут. «Раз…два…три…» – считает рефери. Сейчас, сейчас она встанет, и все будет хорошо. Четыре… пять… Помедленнее… Но рефери неумолим. Шесть… Семь… В горле пересохло, голова кружится… Восемь… Девять… Воды, пожалуйста. Похоже, она сказала это вслух, потому что через какое-то время губ касается чашка. Она пытается сделать глоток, но вода превратилась в песок. Она застревает во рту. Десять… Она проиграла.

И в этот момент вода выливается на ее лицо, футболку, оживляя мысли. Артем умер. Отравился ее молоком. Таблетки убили его… Таблетки? Нет, это она! Конечно же, она! На курсах материнства все уши об этом прожужжали! Она прекрасно знала, что кормящим матерям не все лекарства можно принимать. Значит, она убийца? Значит, она убийца! Убийца…

Но я же не хотела… Полина нашла в себе силы встать. Не хотела… Что это? Инстинкт самосохранения, который заставил спасать собственный рассудок, невзирая на последствия? И что теперь? Суд? Тюрьма? Я не хотела!

Действуя на автомате, влезла в джинсы, надела растянутый свитер Павла, который в последнее время практически не снимала, стянула волосы резинкой.

Стукнула калитка. Не иначе, как Надежда Михайловна летит на шум. Полина не могла сейчас ее видеть. Она вообще никого не хотела видеть. Вот бы сейчас умереть. Исчезнуть, раствориться в предрассветных сумерках. Но ни умереть, ни раствориться не дадут. Свекровь мигом припомнит разговоры о депрессии и обещание отправить невестку с поехавшей крышей в психушку. И не факт, что Павел будет против.

Хотя почему нельзя раствориться? Решение пришло мгновенно. Некогда было взвешивать все «за» и «против», отмерять семь раз, перед тем как отрезать. Полина скользнула в кухню, разминувшись со свекровью, и, когда та прошла в комнату, тихо выскользнула из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Истошный вопль Надежды Михайловны резанул по нервам. Бежать, бежать отсюда, бежать…

Никем не остановленная, Полина пронеслась по просыпающимся Пятихаткам, выбежала на трассу. У нее не было ни денег, ни документов, ни планов. Навстречу с воем пролетела «Скорая», свернула в деревню, и Полина понеслась еще быстрее.

Вскоре от быстрого бега сильно закололо в боку. А еще ныла переполненная молоком грудь. Полина остановилась на обочине, согнулась, пытаясь восстановить дыхание.

– Куда бежим, спортсменка? – Рядом остановилась светлая легковушка – ни цвет, ни марку разобрать она не смогла, и водитель, потянувшись через сидящую рядом девушку, опустил стекло и вопросительно смотрел на Полину.

– В Москву, – сказала она с вызовом.

– Ну в Москву – не в Москву, а до поворота на Каретниково подвезу. Только если анекдоты знаешь. Знаешь?

Полина подтвердила, что анекдоты она знает.

– Так, ты давай назад, – скомандовал водитель попутчице. Та начала вяло сопротивляться, но тем не менее из машины вылезла. Она была явно навеселе и из-за боевой раскраски, глубокого декольте и короткой юбки Полина решила, что девушка является представительницей древнейшей профессии.

– Садись, – водитель приглашающе похлопал по сиденью. – Только если не будешь рассказывать анекдоты, высажу. Тут вот некоторые тоже обещали веселую поездочку, а сами храпят без задних ног!

Девушка недовольно фыркнула, но спорить не стала. Полина нерешительно скользнула на переднее сиденье, постаралась как можно аккуратнее закрыть дверь и пристегнула ремень безопасности. Сидеть было не очень удобно – в ногах лежала довольно объемная сумка, наверное, принадлежащая девушке. Или водителю. Похоже, он решил, что Полина с его пассажиркой – коллеги по цеху. Конечно, раньше, в прошлой жизни, Полина ни за что не воспользовалась бы подобным приглашением. Но, с одной стороны, страх гнал ее как можно дальше от места преступления, с другой, присутствие девушки несколько успокаивало. Не будет же любитель анекдотов вытворять что-то выходящее за рамки приличий в присутствии свидетельницы. И тут она его недооценила. Они миновали развязку Ивановского шоссе. Полина старательно вспоминала все, над чем смеялась со школьными подругами, но даже ей анекдоты казались какими-то затертыми, «бородатыми» и абсолютно не смешными.

– Да что за «баян»? – прокомментировал водитель последний анекдот. – Я над таким в роддоме смеялся.

Последние слова мужчины расстроили Полину.

– А вы там работаете? – уточнила она.

– Издеваешься? Родился я там. Родил-ся! Понимаешь? Мама, уа-уа, молочко… – И, словно желая прокомментировать свои слова, он положил руку на Полинину грудь и крепко сжал. Застоявшееся молоко устремилось наружу, намочив свитер.

– Твою мать! – завопил водитель, испуганно уставившись на мокрые пальцы. – Это еще что за хрень?

В следующий миг Полина вздрогнула от отчаянного визга шин. На фоне ослепительного света она увидела несущуюся навстречу легковушку и полные ужаса глаза водителя. Затем удар и глухой звон. Ремень безопасности впился в грудь, выдавливая из нее остатки молока.

Ветровое стекло, словно в фильме-катастрофе, пошло многочисленными трещинами, затем прогнулось и рухнуло на нее. Машина перевернулась, потом еще раз, и еще… А потом наступила тишина, нарушаемая лишь звуком падающих капель. Кап, кап, кап… Полина поняла, что висит вниз головой. То ли от удара, то ли от сильного запаха бензина страшно кружилась голова. Звон не прекращался. Гулкий и вибрирующий. Будто она находилась не в перевернутом автомобиле, а в огромном колоколе, который звонил, не переставая.

А потом Полина увидела свет. Он приближался, становился ярче. Наверное, это тот самый свет в конце тоннеля, подумала она, закрывая глаза. Но свет пробивался сквозь веки, словно они стали бумажными. А потом разом стало темно.