Мио-блюз - Кристина Ульсон

— Ты, конечно, знаком с этим Дидриком? — спросила Мадлен.

— Да. — Я опять принялся собирать вещи, которые хотел взять с собой. — Мы знакомы.

В этот миг я толком не мог вспомнить, как мы с ним познакомились. Должно быть, в связи с каким-то делом, в котором оба участвовали, он — как полицейский, я — как адвокат. Но с каким делом? Я не помнил. Вообще ничего уже не помнил. В голове помещалось только то, что происходило здесь и сейчас, а в этой истории не играло роли, как мы с Дидриком стали приятелями.

— Надо сказать, мне повезло, я без труда раздобыла нужную информацию, — сказала Мадлен. — Оказалось, одна из моих подруг знакома с Германом Нильсоном куда лучше, чем я думала. У нее в мобильнике нашлись даже фотографии всех мальчишек.

— Всех? — повторил я.

— Ее сына и Германовых. Они явно часто играют вместе, вот родители и познакомились. Сын Дидрика обычно тоже играл с ними, но прошлой осенью они, судя по всему, уехали из города.

— В Данию перебрались, — машинально сообщил я.

— Вот как? Ты и это знаешь? Ужасная история. Бедные родители.

Что-то в ее словах заставило меня насторожиться. Люси уже сгорала от нетерпения в ожидании конца разговора.

— Бедные родители? Ты об обвинениях по их адресу?

Мадлен молчала. Потом неуверенно сказала:

— Нет. О каких еще обвинениях?

— Я слыхал, они переехали из-за обвинений в жестоком обращении с ребенком.

— Странно, об этом моя подруга словом не обмолвилась. Да я и не собиралась слишком вникать в эту часть истории. Она сказала только, что мальчик был очень болен и уехали они именно поэтому. Чтобы обеспечить ему более эффективное лечение, чем в Швеции.

Я оцепенел. Не потому ли Герман Нильсон не желал об этом говорить? Защищал тяжелобольного крестника, а вовсе не Дидрика, как думал я.

— Чем он болел? — спросил я.

— Не знаю. Не спросила, думала, это неважно.

Сам я уже перестал отделять важное от неважного. Словно пылесос, засасывал все на своем пути.

— Что за лечение можно обеспечить в Дании, но не в Швеции?

— Мартин, я же не могла предположить, что тебя заинтересует именно это. Понятия не имею ни о болезни, ни о лечении. Подруга упомянула о пересадке, но очень неуверенно.

— О пересадке? — переспросил я.

— Возможно, от одного из родителей мальчика, — сказала Мадлен.

— Вряд ли, — сказал я. — Себбе — приемный ребенок. В Швецию он попал младенцем, примерно тогда же, когда я удочерил Беллу.

— Думаешь, информация насчет болезни имеет важное значение? Я не уверена, что сумею выяснить подробнее, но могу…

— Нет, — отрезал я. — Ни в коем случае. Твои выяснения кончаются здесь и сейчас, Мадлен. Понятно?

Она помолчала, потом обронила:

— О’кей, понятно.

— Вот и хорошо.

Сердце у меня стучало как безумное.

Быть не может, чтобы болезнь в данных обстоятельствах имела значение.

Положив трубку, я в поисках поддержки взглянул на Люси.

Или все-таки?

— Не знаю, — сказала она. — Я уже ничего не знаю и не понимаю.

Мне нравится слово roadtrip[13]. По-шведски нет удачного соответствия, и очень жаль. “Путешествие по дорогам” звучит отнюдь не так захватывающе. Последний roadtrip я совершил по дорогам Техаса. В тот раз, когда приезжал в Штаты и хотел помириться с отцом. Кончилось тем, что я ударил его. Больше мы не виделись.

Сейчас мне предстояло совершить roadtrip из Стокгольма в Данию с остановкой в Мальмё. И в нынешних обстоятельствах это слово вообще не очень подходит. Скорее подойдет exodus[14]. В путь я отправился на очередном прокатном автомобиле. Мечтая, чтобы настал день, когда мне не придется все время менять машины и телефоны. День, когда все опять будет спокойно.

Полиция редко действует так быстро, как в кино. Пройдет минимум день, пока они сообразят, что я исчез. К тому времени я успею проехать по Эресуннскому мосту, и они легко поймут, куда я направляюсь. При условии, что отыщут автопрокатчика. Но я все равно невольно дергался всякий раз, когда замечал на шоссе полицейскую машину. До смерти боялся не доехать до цели, боялся, что меня остановят и я не сделаю того, что сделать необходимо.

Мне позарез надо добраться до Мальмё.

Позарез надо попасть в Данию.

От Стокгольма до Мальмё около шестисот километров. Не желая привлекать внимание, я не превышал скорость, соблюдал скоростной режим куда аккуратнее обычного. Час за часом катил по нашей длинной стране. Проезжал города, где никогда не бывал, не испытывая ни малейшего любопытства. Терпеть не могу мелкие городишки. Помню одно лето, когда я был ребенком. Марианна взяла напрокат автодом. И мы втроем — она, сестра и я — катались недели две от кемпинга к кемпингу. Эти дни запомнились мне как вполне счастливые. Потому что за рулем Марианна поневоле пила куда меньше, чем всегда. В остальном отпуск получился не слишком веселый. Но как раз тогда Марианна, поскольку была трезвой, держалась на высоте.

Поужинал я в придорожном кафе. Бог о бок с шоферами грузовиков сидел в тесноте за длинными столами, ел мясные биточки, вкусом напоминающие резину. Купил в соседнем ларьке пакетик лакричных конфет и снова сел в машину. Люси любит шоколад, а по мне, нет ничего вкуснее лакрицы. Белла тоже так считает. Может, оттого, что я люблю лакрицу, но мне по душе, что нас объединяют общие вкусы.

Я позвонил домой, проверил, все ли спокойно, и пожелал Белле доброй ночи. Люси запыхалась, когда подошла к телефону. В голосе ее звенел смех.

— Слышу, веселье бьет ключом?

— Мы балуемся, — сказала Люси. — Нам это необходимо.

Я бы и сам не прочь. Было слышно, как Белла, словно смерч, носится по квартире. Чудесный шум, ничего не скажешь.

— Я только хотел пожелать доброй ночи.

Люси дала телефон Белле, но той было недосуг болтать со мной. Давненько она так не веселилась.

Когда я отложил телефон, на сердце полегчало. Зная, что с Люси и Беллой все в порядке, я мог целиком сосредоточиться на предстоящем. Первая остановка в Мальмё. Потом вторая, в Дании. А потом домой. Буду прятаться, пока все не уляжется.

Но события развивались не совсем так, как я планировал. И удивляться, пожалуй, не стоило. В последние недели судьба вправду меня не баловала. Тем не менее у дверей новой свидетельницы я испытал горькое разочарование: никто не открыл. Потом я долго стоял внизу на тротуаре в надежде разглядеть движение в каком-нибудь окне. Может, она дома, но боится выйти? Боится открыть дверь, потому что не уверена, кому откроет — другу или недругу. А может, она просто за границей.