Бывшие, или У любви другие планы - Татьяна Серганова

— Не понимаю.

— Конечно, вы же почти ничего не видели тогда. Четыре года назад. Меня закрывала спина Дерека.

Всего пару слов и из легких будто вышибли весь воздух. Нечем дышать. Я прижала руку к горлу, смотря прямо в холодные голубые глаза и лицо, искаженное торжествующей улыбкой.

— Ты? — с трудом прохрипела.

— Я. Та, которую он всегда любил! Та, которую был вынужден скрывать. Та, которая должна была стать герцогиней, а стала лишь любовницей, — прошипела она. — Ты, кстати, видела моего сына? Нет, не видела, но скоро познакомишься. Он так похож на своего отца. Истинный Архольд. А ты всегда будешь второй. Всегда! Так что не расслабляйся, герцогиня.

Она ушла.

Я не видела, потому что смотреть на эту красивую холёную и самоуверенную блондинку, не было сил. Но она ушла. Я почувствовала это по обстановке, по тишине, которая оглушала и сводила с ума, по тому, как внутри будто лопнуло что- то, выплёскивая боль, которая копилась столько лет.

Тело не слушалось, став чужим, неповоротливым, громоздким.

Я сползла вниз с дивана, становясь на колени и опираясь ладонями о пол. Упираясь взглядом в пёстрый ковёр и не видя ничего перед собой.

Голова кружилась и было трудно дышать. До такой степени трудно, что еще немного, и я начну терять сознание от недостатка кислорода.

Когда четыре года назад Лео нашёл меня в той комнате, счастливую, улыбающуюся и влюблённую, я ему не поверила.

— Корвилу нужны лишь деньги. Приданое, обещанное за тебя отцом, — резко и сухо говорил брат, пытаясь достучаться до глупой девчонки.

— Ты не знаешь его.

— Знаю. Селина, он изменяет тебе, играет, как кошка мышкой.

— Не правда.

Я не верила. Даже тени сомнения не возникло. Я знала, что Дерек не предаст, не обманет. Мы любим друг друга, и мы женаты. Это не изменить. И власти Леонард больше не имеет. Я не принадлежу семье, не принадлежу ему. Я Корвил. Жена Дерека.

— Что он тебе сказал? Какую ложь придумал?

— Я всё равно не скажу тебе, где он, — гордо вскинула подбородок и скрестила руки на груди. — Ты просто не можешь его найти и поэтому бесишься.

— Гостиница «Красное солнце», — вдруг тихо ответил Лео. — Он сейчас там.

— Нет, — покачала головой.

— Мне жаль.

Не жаль — взгляд равнодушный, лицо холодное и замкнутое.

— Это неправда.

— Селина…

— И я тебе докажу, — схватила сумку и бросилась вон из тёмной мансардной комнаты.

— Не надо, — Лео пошёл следом.

Но это лишь слова, он не делает попыток остановить меня силой.

— Надо.

Я знаю, где находится эта гостиница, и путь занимает от силы минут пятнадцать. Лео всё ещё пытается отговорить, но я не слушаю. Слепая уверенность в муже и в нас.

Я не верю, даже когда узнаю номер комнаты, поднявшись по скрипучим ступеням на третий этаж, иду дальше по длинному коридору.

За нужной дверью слышу приглушенные стоны и бессвязный шепот.

В этот момент дверь неожиданно поддаётся и бесшумно открывается, и реальность обрушивается на меня звуками, запахами и чужой страстью.

Я вижу Дерека. Его обнажённую спину с двумя жуткими шрамами поперёк, его чёрные волосы, слышу его дыхание, такое знакомое и родное. Он ритмично качается, вызывая новые стоны у золотоволосой блондинки под ним. Я так ярко и отчётливо видела, как её острые ноготки царапали кожу на спине, оставляя кровавые разводы и вызывая глухой рыку мужчины. Моего мужчины.

Эмоций нет. Во мне будто что-то разом умерло.

Шаг назад, чтобы тут же попасть в объятья Лео, который крепко держит, не давая упасть. Я внезапно чувствую, что он хочет сделать и мотаю головой, умоляя:

— Уведи меня отсюда.

Я вижу сомнения брата, как он хмурится, собираясь отказать, но видимо что-то в моём лице вынуждает Леонарда неохотно согласиться.

Обратный путь я не помню и прихожу в себя уже в комнате. Не той, которую снимали мы с Дереком на последние сбережения.

Это настоящие апартаменты, удобные и богато обставленные.

Боли всё ещё нет. Внутри всё замерзло, а в душе пустота.

Не знаю, сколько я так сижу, уставившись в одну точку, когда вновь появляется Лео, он держит меня за руки и что-то говорит. Но я не сразу понимаю, что брат от меня хочет.

— Скажи, куда он направился? Куда Корвил собирался идти?

— Что? — прошептала в ответ, принимая из его рук стакан с водой.

Пить не хочется. Мне и так холодно — до дрожи и озноба по телу.

— Он ушёл из «Красного солнца», мои люди не успели. И как только смог? Я ведь сразу послал… Где он, Селина? Его ищут. Скажи. Ты должна. После того, что он сделал с тобой. Ты должна.

Должна? Кому? Что? Будто месть сможет убрать этот холод, сковавший сердце и уничтоживший чувства.

Покачала головой, а сама ощутила солёную влагу на своих щеках и губах. Слёзы. Они ручьем потекли из глаз, оставляя после себя изогнутые дорожки.

— Увези меня отсюда.

Лео дрогнул, не сводя с меня тяжелого взгляда. Впервые я вижу в нём проблеск эмоций: жалость и боль. Промелькнуло и пропало.

Снова маска.

У нас у всех маски. Всюду ложь. И боль.

— Хорошо. Но сначала надо отправиться в храм и признать брак недействительным.

Кивнула и закусила губу, пытаясь вызвать у себя хоть какие-то эмоции. Но ничего нет. Только холод и застывшее в муках сердце. Я чувствую солёную горечь во рту от крови и только.

Оставшийся день прошёл как в тумане. Храм, где я собственноручно сожгла ленту, которая только утром соединила наши запястья, портал, долгая дорога домой и комната, потолок которой вдруг завертелся перед глазами, стоило войти в холл.

А ночью пришла горячка.

События следующего месяца я узнала уже из рассказов других: Конни, няни, матушки и медицинских сестёр. Для меня эти дни просто исчезли из жизни.

Высокая температура, жар и бред. Говорят, я разговаривала, металась, плакала и звала кого-то. Проклинала и любила.

— Простуда, — решили доктора, вызванные из столицы.

Но шли дни, а мне становилось только хуже. В сознание я так и не приходила, отказывалась есть и жить.

— Проклята, — сообщил искрящий, которого на пятые стуки привёз Лео.

Как раз после того, как брат чудом успел снять меня с парапета, на котором я стояла в одной сорочке, разведя руки в стороны и делая шаг, чтобы упасть камнем вниз.

Несмотря на все усилия, проклятье не снималось и с каждым днём становилось всё сильнее, крепче въедалось в кожу, не желая отпускать жертву, угодившую в силки собственной глупости.