Улица Иисуса - Самид Агаев

– Салам, а киши, – крикнул он издалека, – как хорошо, что ты вернулся!

Арбакеш приложил ко лбу ладонь козырьком узнав, расплылся в улыбке.

– А, езид, ты что ли, кто вернулся? Я вернулся? Это ты вернулся, а я здесь часто езжу, – поравнявшись с Егоркой, он натянул поводья.

– Опять горшки везешь? – спросил Егор.

– Конечно, я их всю жизнь вожу. Это моя работа. А ты в город?

– Да, если подвезешь, помогу продать.

– Конечно, подвезу, дорогой мой, садись, у тебя легкая рука. Садись, садись.

Рассказывай.

– Что рассказывать?

– Как что? Вся деревня за тебя переживает. Пробил тоннель? Как девушка? Отец ее, изверг, не сжалился над тобой?

– Нет, не сжалился. Долблю пока что.

– А в город зачем? Инструмент поломался?

– Кое-что купить надо. Кстати ты случайно не знаешь, что такое китайский порошок?

Арбакеш покачал головой.

– В первый раз слышу.

– А с монголами ты хорошо знаком?

– Кое с кем знаком, в основном с часовыми на воротах. Зачем тебе?

– Я пока еще плохо представляю, зачем мне это. Ты езжай пока. А я подумаю.

– А может, ты бросишь эту затею, а сынок? – сочувственно сказал возчик. – Мало что ли девушек на свете? Свет клином сошелся на ней? Зачем тебе такой тесть сдался. Если сейчас такие условия ставит, то, что потом будет? Со свету сживет.

– Ты мне напомнил одну библейскую историю, – заметил Егор. – Там жених семь лет в рабстве провел у своего тестя. Так что в твоих словах есть рациональное зерно, но что делать, сердцу не прикажешь, – вымолвив это, Егор погрузился в свои мысли. А старик, видя его озабоченное лицо оставил его в покое.

И мы оставим его в этом раздумье и вернемся к Али, заключенному в камеру обскура. Правда темница была, можно сказать, со всеми удобствами. И даже одиночество его скрашивала компания, которой он не искал. Сия компания сама нашла его. Буквально ждала своего часа и дождалась. А может, даже сама все устроила. Сказано же, что некая сила всегда пребывает настороже, чтобы облегчить путь, ведущий тебя к погибели. Лишь только Али подумал об этом, как услышал следующее.

– Только вот этого не надо, – возразил Иблис, – я, как говорится, хулу и лесть приемлю равнодушно, но напраслины возводить на себя не позволю. Я тебя сюда не звал и не подталкивал. Взалкал, так и скажи.

– Неправда, – в свою очередь возразил Али, – ты меня знаешь, я к деньгам равнодушен. Так обстоятельства сложились. Мне это не нужно было. Я открыл собственное дело в Ленкорани, юридическую контору. Пошли клиенты. Но по закону подлости, как только я становлюсь на стезю юриспруденции, вмешивается какая-нибудь семейная пара, и все летит к черту.

– Я же просил!

– Извини, к Иблису.

– Нет, нет. Вообще. Я к этому не хочу иметь никакого отношения. И вот еще что. Я тебя совсем не знаю.

– Понятно дело, иначе, чтобы ты здесь делал. Но хочу предупредить, что тебе меня не сбить с пути истины.

– Не бросайся словами, – заметил Иблис, – путь – он предопределен. С него нельзя сбиться. Ты идешь туда, куда должен прийти.

– А-а, так ты из этих, из кадаритов.

– Ты не прав. Не мельчи в отношении меня, я слишком велик для одного религиозного течения.

– Но, если ты тоже склоняешься к этому взгляду на положение вещей, скажи, почему умерли моя жена и мой ребенок?

– Не я знаю, – ответил Иблис, – знает Бог.

– Тогда скажи, почему я не встретил их в раю. Я был там.

– Почему ты меня спрашиваешь? Надо было спросить у того, кто тебя туда доставлял.

– Не догадался, – мрачно ответил Али. – Ладно, где мое вино. Выпьем, что ли.

– Но мы же на прогулке, какое вино. Неприемлемо хлестать вино на ходу, – укоризненно сказал Иблис.

– А, может, ты организуешь что-нибудь вроде ковра самолета. Мы будем лететь и выпивать.

– Так это… мы уже давно в полете.

Али, спохватившись, глянул под ноги и обомлел. Внизу лежала ночь, и они неслись над землей. Сверкали горные вершины, отражая лунный свет своими снежными шапками.

– То-то я смотрю сквозняк сильный, – заметил Али, – и что это за местность? И где мое вино?

– Твое вино осталось в пещере. А внизу местность, лежащая к северу от Константинополя. Вот от, кстати. Видишь – это Галатская башня, а это Влахернский дворец. Ты хочешь вернуться в пещеру за вином?

– Зачем же, я думаю, что мы и здесь вина раздобудем. Византия славится своими винами. Давай, снижайся.

– Послушай, Али, такого уговора не было. Мы летим в этот, как вы люди его называете, …. ну, то, что, что ниже уровня.

– Какого еще уровня?

– Ниже рая. Сейчас проветримся, а потом ко мне в гости, в ад, одним словом. Ты не беспокойся. Я приму тебя по-царски, да, что там, ни одному царю такого не снилось. Там столько интересных людей. Тебе там будет с кем поговорить о религии и философии.

– Философия – это не ко мне. У меня друг есть, кстати, кулак у него покрепче, чем у меня. Не поверишь, быка-трехлетку, одним ударом валит. Он так сказал, а у меня нет причин ему не верить. С философией это к нему. В ад мне еще рано, не заслужил. Давай снижайся.

– Почем тебе знать, заслужил или не заслужил.

– Когда умру, тогда и узнаем. Какой красивый залив, и златая цепь на заливе том.

– Это бухта называется – Золотой Рог, а цепь железная.

– Идем на посадку, – объявил Али, – ты, наверное, знаешь, где здесь вино подают. Какое-нибудь приличное место.

– Ты угощаешь, – предупредил Иблис, и две человеческие фигуры, парящие в звездном небе, пошли на снижение. Вскоре Али ощутил под ногами камни набережной. Судя по тому, что на улицах сновало много людей, было еще не так поздно.

– Лучшее вино подают у ипподрома, – сказал Иблис, – и, кстати, единственное место, где к вину подают креветок. Все-таки прогулка по христианской столице имеет свои преимущества. Никто не лезет к тебе с гастрономическими запретами, как это делают иудеи да мусульмане – не ешь вина, не пей свинину, то есть наоборот.

Выглянула луна, прятавшаяся за облаками, и Али увидел, что Иблис был теперь в форме госпитальера – красный крест на белом фоне, под шляпой развевались золотистые кудри, о левый сапог бился длинный меч.

– Это ты нарочно, – спросил он, – в память о днях моей былой славы?

– А что, славно вы там повеселились. Я радовался, глядя на вас. Это же надо, нашли, где резвиться – в Иерусалиме. И кто – один безбожник другой многобожник, – два сапога пара. Между прочим, там я тебя и приметил. Ну, думаю, мой клиент. Я люблю остроумных людей. Мусульманин, пьющий вино в храме гроба Господня. Хорошо еще притон там не устроили. Хотя у тебя там, кажется, что-то было, а потом он еще спрашивает – чего тебе от меня надо? Ни один христианин не согласился бы на такое, чтобы я ему не предложил в обмен.