Валентина. Леоне Леони - Жорж Санд

– Сестра, – начала Луиза, – пришло время нам расстаться. Я не могу больше жить вдали от сына. Ты во мне уже не нуждаешься, я завтра уезжаю.

– Завтра! – воскликнула испуганная Валентина. – Ты меня покидаешь, оставляешь одну, Луиза, а что станется со мной?

– Ведь ты же выздоровела, разве ты не свободна и не счастлива, Валентина? Зачем тебе теперь нужна несчастная Луиза?

– О сестра моя! Сестра моя! – вскричала Валентина, бросаясь на шею Луизы. – Нет, ты меня не покинешь! Ты не знаешь всю меру моих страданий, не знаешь, какая опасность подстерегает меня на каждом шагу! Если ты покинешь меня, я погибла.

Опечаленная Луиза молчала, она не могла подавить чувство невольной неприязни, выслушивая признания Валентины, и, однако же, не смела прервать сестру. А Валентина, покраснев до корней волос, не решалась продолжать. Холодное и жестокое молчание Луизы сковывало Валентину, усиливало страх. Наконец она преодолела внутреннее сопротивление и промолвила взволнованно:

– Значит, ты не хочешь остаться со мной, Луиза, хотя я сказала, что без тебя погибну?

Слово это, повторенное дважды, приобрело для Луизы какой-то новый смысл, и это невольно вызывало ее раздражение.

– Погибнешь? – горько повторила она. – Ты уже погибла, Валентина!

– О сестра, – проговорила Валентина, оскорбленная тем, что Луиза вкладывает в ее слова совсем иной смысл, – Бог пока хранит меня, Он свидетель, что по собственной воле я не поддалась чувству, не сделала ни одного шага вопреки своему долгу.

Эта возможность гордиться собой – а Валентина пока еще имела на это право – выводила из себя ту, что когда-то чересчур опрометчиво отдалась своей страсти. Луиза, имевшая горький опыт, обижалась слишком легко, и теперь она почувствовала к сестре чуть ли не ненависть как раз из-за ее превосходства. На мгновение все благородные чувства – дружба, жалость, великодушие – угасли в ее сердце, лучшим способом мести показалось ей сейчас унизить Валентину.

– О чем идет речь? – жестко спросила она. – О каких опасностях? Какие опасности имеешь ты в виду? Ничего не понимаю.

Голос ее прозвучал так сухо, что сердце Валентины болезненно сжалось; впервые она видела сестру в таком состоянии. С минуту она молча и с удивлением глядела на Луизу. При неярком свете свечи, стоявшей на фортепьяно, которое поместили в углу комнаты, ей померещилось, будто она прочла на лице сестры незнакомое выражение. Брови Луизы сошлись к переносице, бледные губы были плотно сжаты, а тусклый суровый взгляд был прикован к Валентине со всей безжалостностью. Потрясенная Валентина невольно отодвинула стул и, вся дрожа, попыталась найти причину этой презрительной холодности, – впервые в жизни она стала объектом таких чувств. Но она могла вообразить себе все что угодно, но только не догадаться об истине. Смиренная и набожная Валентина ощутила в эту минуту такой духовный подъем, какой подобен религиозному экстазу, и, бросившись к ногам сестры, спрятала в ее коленях залитое слезами лицо.

– Вы совершенно правы, бичуя меня, – проговорила она, – я это вполне заслужила, и пятнадцать лет добродетельной жизни дают вам право направлять мою неосмотрительную и суетную молодость. Браните меня, презирайте, но снизойдите ко мне, видя мое раскаяние и мой страх. Защитите меня, Луиза, спасите меня, вам и это под силу – ведь вы знаете все!

– Молчи! – воскликнула Луиза, потрясенная словами сестры, пробудившими в ее душе все благородные чувства, свойственные ее натуре. – Встань, Валентина, сестра моя, дитя мое, не стой передо мной на коленях. Это я должна преклонить перед тобой колена. Это я достойна презрения, и это я должна молить тебя, как ангела Божьего, примирить меня с Богом! Увы! Валентина, я знаю все твои горести, но к чему ты хочешь доверить их мне, мне, не менее несчастной? Ведь я не могу быть тебе защитой, не имею права давать тебе советы!

– Ты вправе давать мне советы, вправе защитить меня, Луиза, – ответила Валентина, горячо целуя сестру. – Разве не опыт дает тебе силу и разум? Этот человек должен удалиться, или я сама уеду отсюда. Мы не должны больше видеться. С каждым днем опасность возрастает, и все труднее становится для меня возврат к Богу. О, я только что зря похвалялась, я чувствую сердцем свою вину.

Горькие слезы, которые лила Валентина, надрывали сердце Луизы.

– Увы, – растерянно произнесла она, побледнев как полотно, – значит, зло еще страшнее, чем я опасалась. И вы, вы тоже несчастны навеки!

– Навеки? – пробормотала в отчаянии Валентина. – Но с помощью Неба и с твердым намерением исцелиться…

– Исцеления нет! – зловещим тоном сказала Луиза, прижав обе руки к своему изболевшемуся, безнадежному сердцу.

Поднявшись со стула, она стала взволнованно ходить по комнате, время от времени останавливаясь перед Валентиной и бросая ей срывающимся голосом полные муки слова:

– Почему, почему вы спрашиваете советов у меня? Кто я, чтобы советовать и исцелять? Да что там, вы хотите почерпнуть у меня мужества, чтобы победить страсти, просите добродетелей, на коих зиждется общество, просите у меня, у меня, несчастной женщины, которую страсти иссушили, которую общество прокляло и изгнало! И где возьму я то, чего у меня нет? Как могу я дать вам то, чего лишена сама? Обращайтесь к женщинам, которых чтит общество, обратитесь к вашей матери! Вот кто непогрешим, ведь никому не известно, что мой любовник был также и ее любовником. Она проявила такую осмотрительность! Когда мой отец, когда ее супруг убил этого человека, принесшего ему ложную клятву, она рукоплескала, она торжествовала на глазах всех, так как обладает незаурядной душевной силой и гордыней. Такие женщины умеют побеждать страсти или исцеляться от них.

Испуганная словами сестры, Валентина хотела было прервать ее, но Луиза продолжала, как в бреду:

– А такие женщины, как я, оказываются сломленными и гибнут навеки! Такие женщины, как вы, Валентина, должны молиться и бороться, должны черпать силу в себе, а не просить ее у других. Советы! Советы! Ведь любой совет, какой может исходить от меня, вы в состоянии дать себе сами. Важен не совет, важно найти силу ему следовать. Значит, вы считаете, что я сильнее вас? Нет, Валентина, я не такова. Вы сами знаете, какой была моя жизнь, с какими неукротимыми страстями родилась я на свет, и вы знаете также, куда они меня завели!

– Молчи, Луиза, – воскликнула с горечью Валентина, прильнув к плечу сестры, – не клевещи на себя, довольно! Какая другая женщина могла бы, упав, не потерять благородство и силу? Неужели можно вечно обвинять себя за ошибку, совершенную в годы неведения и слабости? Увы, ты была тогда совсем ребенком, но за все это время ты явила миру такое величие души, что завоевала уважение любого существа с благородным сердцем. Так согласись же, что тебе лучше, чем кому-либо, известно, какова сила добродетели.

– Увы, – вздохнула Луиза, – не посоветую никому познать ее такой ценою; с детства предоставленная сама себе, лишенная поддержки, веры и материнского покровительства, воспитанная нашей бабушкой, женщиной легкомысленной и чуждой стыда, – я была обречена познавать позор не единожды! И если этого не случилось, то лишь потому, что судьба преподала мне кровавые и страшные уроки. Мой любовник, убитый моим же отцом, мой отец, сраженный насмерть горем и стыдом за поступок дочери, отец, искавший и нашедший смерть на поле брани через несколько дней после поединка; я, проклятая родными, изгнанная из родительского дома и понуждаемая бедностью перебираться с одного места на другое с умирающим от голода ребенком на руках… О Валентина, что может быть ужаснее этой судьбы!