Мой старший брат Иешуа - Андрей Лазарчук

Только через месяц я встретилась с ним.

Мы были тогда у мамы, я и Иоханан. Меня накануне охватила непонятная скорбь и тревога, и из Кесарии муж мой повез меня домой, сказав, что и так уже почти все сделано, а всех мышей никогда не переловить даже лучшему из котов и не изгнать всех блох из пса. Поскольку о своем приезде мы не сообщили, то маму не застали дома, а только младших детей – моих и маминых, – и их учителя Натаниэля бар-Толму, юношу-левита, сироту, бывшего ученика одного из бет-мидрашей Геноэзара, изгнанного оттуда за бунт и неповиновение. Несмотря на такую свою репутацию, Натаниэль был добрый, скромный, кроткий и очень образованный молодой человек. Мама считала, что рано или поздно все разъяснится и он вернется к учебе, а пока что давала ему кров и содержание.

За мамой побежала служанка, а мы предались радости встречи с детьми и раздаче подарков.

Мамин дом был хорош тем, что стоял на самой окраине города лицом к озеру; он был построен когда-то как загородная вилла, но город разросся; большая же дорога, ведущая в Бет-Саиду, проходила за его спиной, отделенная садом. И вот мы услышали, как по дороге валит шумное веселое шествие с бубнами и флейтами, и доносятся выкрики и песни. А потом вдруг как-то разом все стихло.

Моя тревога, вроде бы ушедшая, тут же вернулась удесятеренной.

– Пойду узнаю, – сказал муж и шагнул от меня и исчез за углом.

Мне захотелось обхватить детей руками и скрыть их, но они уже были слишком большие для этого, и поэтому я лишь сказала:

– Это свадьба. Свадьбе перелетела дорогу сова. Я слышала ее крик.

– Разве совы летают днем? – спросила сестренка Элишбет.

– Не всегда совы – это совы, – сказал Иегуда. – Иногда это…

– Не пугай сестру, брат, – остановил его Шимон. – Совы – это просто совы. Ночами они могут кричать как люди, ну и что же? Помнишь, на ярмарке была красная птица, которая говорила «мир вам»?

– Если вороненка вырастить в доме, он тоже научится словам, – сказал Натаниэль, учитель. – Но он будет повторять их бессмысленно, как обезьяна повторяет жесты и ужимки людей. Предвечный создал этих тварей для того, чтобы мы помнили: от животных нас отличает не только умение говорить или держать в руках палку.

– А что? – с интересом спросил Иегуда.

– Ответь сам, – предложил учитель.

– Мама! – сказала Элишбет и вскочила.

Я присмотрелась. По берегу почти бежала мама, за ней с трудом поспевала толстая служанка. Я пошла ей навстречу.

– Доченька! – Мама обхватила меня и не хотела отпускать. За эти несколько месяцев она осунулась и постарела.

И тут возле дома снова зашумели. Мы вернулись туда. Стояло несколько человек в дорожной и праздничной одежде, вперемешку. Первой, кого я узнала, была Мария. Потом я увидела Иешуа. Мой муж держался позади всех – он и еще какой-то человек в коричневом плаще и греческой соломенной шляпе.

Иешуа подошел к нам, обнял и расцеловал маму, потом меня. Мне он шепнул на ухо: «Позже, все позже». От пришедших отделилось двое с посохами, и хотя они были в запыленной дорожной одежде, в них нельзя было не узнать священников.

– Дочь моя, – обратился один из них, более старший, к маме. – Этот человек, которого мы все знаем как твоего и покойного Иосифа сына, именем Иешуа, говорит, что это не так. Можешь ли ты объяснить нам, как обстоят дела на самом деле?

– Что ты хочешь узнать, кохен? Да, я вскормила, вырастила, воспитала и выучила его – с раннего младенчества и до последних лет. Но я его не зачинала и не вынашивала. Большего я не скажу, пока не получу дозволения от того, кто поручил мне тайну.

– Этого достаточно, Мирьям. Готова ли ты повторить признание перед народом?

Мама посмотрела на Иешуа. Я видела, как он кивнул. Еле заметно.

– Да, – тихо сказала мама. – Если народ спросит меня, я ему отвечу этими же словами.

Потом я узнала того, с кем рядом стоял мой муж. Это был Оронт.

Вечером мы собрались все под одним кровом – последний раз в жизни.

– Я знала, что так будет, – нарушила молчание мама. – Не вини себя. Я знала.

– Не в этом беда, мама, – сказал Иешуа. – А в том, что я делаю то, чего не хочу делать. От чего моя кожа идет коростой. Я не хочу быть царем. Я бы лучше строил шлюзы…

– Хочешь, поменяемся? – серьезно спросил Иоханан.

– Хочу, – так же серьезно ответил Иешуа.

Они посмотрели друг другу в глаза, и я поняла вдруг, что оба не шутят.

– Обсудим, – сказал Иоханан.

– Если мне позволено будет вмешаться… – поднял голову Оронт.

– Да, конечно, – сказал Иешуа.

– Сейчас самое не-время это делать, – сказал Оронт. – Или именно так надо было начинать, или теперь уже придется доводить начатое до конца, а потом решать. То есть остается второе. Потерпи, царь. Полгода, год. В худшем случае полтора… Вспомни, сколько людей в тебя верят.

– Да. Только я никак не могу понять, почему…

– Уже нельзя останавливаться, – тихо сказала Мария. – Даже медлить нельзя. Иначе тебя убьют.

– Мне был сон, – сказал Иешуа. – Я говорил с ангелом. Вот как сейчас с тобой, мама. И ангел сказал: сбудется все, о чем ты мечтаешь и к чему стремишься, но сбудется так, что ты поседеешь от ужаса и будешь выть, как последний пес на земле. И вот теперь… – он замолчал и обвел нас глазами.

У меня разрывалось на части мое бедное сердце. Я понимала Марию, я понимала брата, я понимала мужа…

Иоханан встал.

– Так или иначе, брат, – сказал он, – последнее слово твое. Я же поддержу тебя во всем. В жизни и в смерти. Мария?

– Да, – сказала Мария. – Может ли быть иначе?

– Дебора?

– Да.

– Яаков? Иосиф?

– Да. Да.

– Мама?

– А мы? А мы? – зашумели младшие.

– Ваше место под одеялом, – строго сказал Иоханан, – а, впрочем…

– Да, да, да! – подпрыгнули все пятеро.

– Мама? – повторил Иоханан.

– Делай, что должен, сынок, – сказала мама, – и будь что будет.

Иешуа наклонился и поцеловал ее.

Но еще почти три месяца Иешуа не решался покинуть Галилею – вернее, не решался ступить на земли Пилата. С маленькой горсткой ближайших помощников он объехал почти все города самой Галилеи, многократно пересекал озеро и говорил с людьми в городах Декаполиса и тетрархии Филипповой; на встречу с ним приходили немыслимые толпы; иногда ему приходилось говорить с лодки, потому что все хотели до него дотронуться. Как всем царям, ему приписывалось волшебное умение исцелять наложением рук, поэтому к нему часто несли больных и увечных…