Хюррем, наложница из Московии - Демет Алтынйелеклиоглу

– Почему же невозможно? Будет просто чудесно.

Она подошла к Сюмбюлю-аге так близко, что почувствовался несвежий запах из его рта. «Видишь? – спросила она. – Ты только посмотри на меня. Я вся в побоях, в царапинах. Расцарапано все лицо». Внезапно она злобно топнула: «Разве можно в таком виде появляться перед ним? Что бы ты ни говорил, кому бы ни жаловался, у Хюррем Ханым есть уважительная причина. Скажи, что я не могу прийти, только и всего».

Сюмбюлю было трудно решиться даже смотреть на царапины и кровоподтеки на лице девушки. Но он продолжал настаивать:

– Перестань, Хюррем Ханым. Не делай этого. Из-за тебя повелитель разгневается на нас. Ты о себе не думаешь, так хотя бы о нас подумай. Разве не грех так поступать?

Ответа на свой вопрос он не получил, но служанки закивали согласно с ним.

– Если я пойду и скажу повелителю: «Хюррем Ханым не идет. Я долго просил, но она упрямится. Заклинал ее самим Пророком – не идет!», а он в ответ позовет Кара Али и велит накинуть мне на шею промасленную веревку, что тогда? Видит Аллах, он именно так и сделает.

Как Сюмбюль ни упрашивал, как ни умолял, чего ни говорил – ничто не помогало. Не помогла даже угроза: «Я сейчас тебя за руку туда оттащу!»

– Только попробуй, ага, – прошипела Хюррем, глядя в глаза евнуху. – Только попробуй! Увидишь, что произойдет.

Сюмбюль уже хорошо знал, что могут означать такие угрозы. «И какой шайтан меня тогда дернул, – подумал он. – Откуда я мог знать, что тот случай под лестницей приведет к таким неприятностям». Положение главного евнуха и в самом деле было непростым. Он оказался между волей падишаха и упрямством этой сумасшедшей русской девчонки. Плюнешь вниз – попадешь себе на бороду, плюнешь вверх – попадешь себе на усы, как говорится. Ворча от бессилия, он вышел из покоев Хюррем и удалился.

Хюррем, ответившая отказом на приглашение султана, тем вечером к нему в покои так и не пошла. Сюмбюлю-аге не хватило духа сказать об этом самому падишаху. Он нашел выход, сообщив об этом через Дайе Хатун. Ведь если падишах разгневается, не станет же он карать свою няньку.

Сулейман, ожидая прекрасную Хюррем, а увидев вместо нее перед собой семидесятилетнюю няньку, растерялся. Пожилая женщина в весьма почтительных выражениях объяснила, что Хюррем Ханым очень огорчена, так как не может выполнить приказ падишаха и по некоей уважительной причине не может явиться к нему в покои, хотя очень желает.

– Что это за уважительная причина, Дайе Хатун? – мягко осведомился падишах. Женщина растерянно смотрела на него. Что следовало сказать великому падишаху? Гюльбахар Хасеки избила девушку и исцарапала ее прекрасное лицо? Разве о таком можно было поведать?

Падишах, увидев, что нянька его стоит, потупившись, нахмурился и принялся мерить комнату шагами. Дайе Хатун хорошо знала Сулеймана и понимала, что это плохой знак. Всякий раз перед тем, как принять какое-либо трудное решение, падишах принимался вышагивать по комнате, как лев по клетке, и возраставшая скорость его шагов была отражением усиливавшегося гнева.

Внезапно падишах взревел: «Немедленно сообщите еще раз! Пусть Хюррем сейчас же явится в наши покои! Где это видано, чтобы падишаху перечили! Няня, скажи, где это видано?!»

На второе приглашение также пришел отказ. Хотя Хюррем изнывала от желания броситься в объятия Сулеймана, она не пошла к нему. Потерявший голову повелитель заснул в одиночестве на огромной кровати, где они накануне лежали вместе с Хюррем.

Новость о том, что Хюррем два раза ответила на приглашение падишаха отказом, произвела в гареме землетрясение. О произошедшем доложили вначале Хафзе Султан, а потом и Гюльбахар Хасеки. Валиде Султан, слышавшая о ссоре, совершенно не удивилась поступку Хюррем. Она знала, какая та гордая и упрямая. Ясно было, что Хюррем не собиралась показывать свои раны падишаху.

В том, что Хюррем никак не сопротивлялась Гюльбахар, был тонкий расчет. Теперь она была жертвой. Падишах, известный своей справедливостью, всегда был на стороне жертвы. И особенно если жертва таких побоев – красавица, которая тронула его сердце. «Ах, моя Гюльбахар, – вздохнула Валиде Султан. – Ведь ты от ревности совершила эту ошибку? Сулеймана не хотела потерять? А потеряла свое будущее».

В других покоях дворца царило совершенно другое настроение. Гюльбахар Хасеки, услышав, что русская не идет к падишаху, сначала не поверила.

– Ты уверена? – спросила она свою служанку. – Если ты врешь или ошибаешься, получишь палки.

– Все верно, госпожа. Повелитель два раза вызывал ее, два раза она воротила нос, отвечая отказом.

«Посмотрите на нее», – думала Гюльбахар. Признаться, она не надеялась на нечто подобное. Она ожидала, что девушка, напротив, бросится жаловаться на нее падишаху.

Теперь вроде бы Гюльбахар можно было радоваться. «Сулейман сейчас непременно разгневается и прикажет вышвырнуть эту нахалку из гарема, а может быть, и из Стамбула. Да, непременно именно так он и сделает», – размышляла Гюльбахар всю ночь.

Но Сулейман так не поступил. На следующий день он отправил к Хюррем Дайе Хатун. Та, конечно же, слышала, как Гюльбахар напала на нее. Сулейман велел няньке все разузнать: «Почему она нас огорчает? Почему не приходит пожаловаться? Ладно, мы поступим так, как надлежит. Неужели она думает, будто мы согласимся, чтобы нашу хохотушку что-то печалило?»

Пожилая женщина много лет жила во дворце, но впервые видела такое, чтобы падишах вызывал к себе наложницу из гарема, девушка отвечала отказом, а падишах, вместо того чтобы прогневаться, принимался ее просить и упрашивать. Ковыляя по узкому коридору, она молилась: «Чует мое сердце, скоро разразится судный день, помилуй нас, Аллах!»

Прежде чем идти к Хюррем, она догадалась рассказать обо всем Валиде Султан. Две пожилые женщины долго разговаривали с глазу на глаз. Хафза Султан спрашивала: «Дайе, скажи мне, чем все это закончится?» А многоопытная нянька отвечала: «Госпожа Валиде, насколько мне будет позволено, мне кажется, что здесь дело полюбовное, и меры требуются соответственные».

В глазах Валиде Султан вспыхнули искорки. Видно было, что нянька, как и мать падишаха, тоже одобряет любовь Сулеймана к этой русской девушке.

Дайе вошла в покои Хюррем. Девушка, завидев пожилую женщину, немедленно встала и с почтительным поклоном поцеловала ей руку, а затем пригласила сесть, заботливо подложив ей под спину подушку.

Увидев царапины и синяки на лице Хюррем, Дайе Хатун ахнула.

Затем она рассказала Хюррем, как падишах печалится оттого, что вчера не увидел ее. Она даже приукрасила слова Сулеймана.

Хюррем была готова летать от радости, но лишь обняла Дайе Хатун, чтобы не показывать своих чувств.

– Как мне идти к повелителю? – тихо проговорила она. – В таком виде я стесняюсь. Я не смогу смотреть ему в лицо. Если ему станет противно видеть меня такой, что я тогда буду делать?

Увидев, что из глаз девушки льются слезы, женщина лишь покачала головой и вернулась к Сулейману. Когда падишах, с надеждой ожидавший вестей, услышал ответ Хюррем, лицо его помрачнело.