Пособник - Иэн Бэнкс

— Становятся за плугом, а не перед ним, — отвечаю я.

— Знаю, дорогой, рядом с нашей старой доброй усадьбой есть ферма, и отец частенько говорит о себе как о фермере, но я хотела сказать, что мы, капиталистические паразиты, займем место быков, а не тех мозолистых пахарей, не той соли земли, что их погоняет.

— Боюсь, я тебя разочарую, — говорю я ей, — но ты говоришь о гораздо более мягком варианте революции, чем тот, что имел в виду я. Когда настанет день, мы вас пустим на костную муку. Извини.

Я пожимаю плечами и смотрю, как Энди начинает разливать последнюю — так всем кажется — двухлитровую бутылку.

Клер смотрит на Ивонну.

— В этих делах Камерон непримирим, — говорит она ей. — Ну что ж, давай наслаждаться жизнью, пока комиссары еще не торжествуют победу. Пойду попудрю себе нос; не составишь компанию?

— Нет, спасибо, — качает головой Ивонна.

— Тогда оставляю тебя с молодым пылким троцкистом, — говорит Клер, хлопая по плечу Ивонну и подмигивая мне; она протискивается сквозь веселящуюся толпу.

Пирамида все еще не наполнилась.

— Еще бутылку! Еще бутылку! — орут все вокруг.

Я поворачиваюсь к Ивонне:

— Ну и какие нынче риски для спекулятивного капитала?

— Рискованные, — отвечает Ивонна, откидывая назад свои длинные волосы. — А что поделывает пресса?

— Бездельничает.

— Вот как? Ха-ха.

Я пожимаю плечами:

— Нет, мне там нравится. Деньги не ахти какие, но если я вижу свое имя на первой полосе, я на седьмом небе, пока не столкнусь с чем-нибудь вроде этого.

И я киваю на Энди, который берет очередную откупоренную бутылку шампанского и снова склоняется над уставленным стаканами столом; пирамида почти полна.

Ивонна кидает в сторону пирамиды взгляд, исполненный, вполне возможно, презрения.

— Господи, да не бери ты в голову всякое дерьмо, — говорит она.

Ее тон — неожиданность для меня.

— Мне казалось, тебе все это нравится, — говорю я ей.

Она медленно обводит взором собравшихся.

— Хмм, — произносит она, вкладывая в это междометие рекордное количество холодной двусмысленности. Она пристально смотрит на меня. — Тебе никогда не хочется заполучить нейтронную бомбу?

— Постоянно, — говорю я, задумавшись на секунду.

Она кивает, прищурившись на миг, затем пожимает плечами и поворачивается ко мне, на лице ухмылка.

— А ты, значит, «пылкий троцкист»? — спрашивает она, отыскивая взглядом Клер, которая, пытаясь сохранить величественный вид, все еще протискивается сквозь гущу людей к женскому туалету.

— Как-то меня угораздило попытаться затащить Клер в постель, — признаюсь я.

— Камерон! Правда?! — У Ивонны довольный вид. — И что из этого получилось?

— Она просто посмеялась.

Ивонна неодобрительно фыркает. Оглядывается.

— Нужно тебе было попросить у меня рекомендательное письмо, — тихо говорит она.

Я улыбаюсь и прихлебываю шампанское, вспоминая, как пять лет назад Энди приехал в Стерлинг на вечеринку, которую устраивали Уильям и Ивонна. Пять лет, а кажется, что прошла уже целая вечность.

— Ты говорила об этом Уильяму? — спрашиваю я.

Ивонна качает головой.

— Нет. — Она пожимает плечами. — Может, расскажу, когда состаримся.

Я думаю, не сказать ли ей, что тогда там был и Энди — в спальном мешке, и слышал все от начала до конца, но пока я раздумываю над этим, что-то происходит: должно быть, в одном из стаканов была трещина, а может, общий вес превысил допустимый, — раздается треск, и одна сторона пирамиды начинает заваливаться, лавина из битого стекла и пенящегося шампанского обрушивается со стола на подстилку и на пол.

— Ух ты! — вырывается у Энди; он разводит руками.

Собравшиеся в восторге.

Все еще думаю.

Четыре года спустя Клер со своим очередным женихом отправилась на выходные в Стратспелд и там умерла от инфаркта. Я узнал об этом от одного знакомого парня, который все еще жил там, в деревне. Я не мог в это поверить. Инфаркт. Тучные управленцы, с трудом втискивающиеся за баранку своего «мерса», — такие, да, умирают от инфаркта. Скрюченные артритом работяги, выросшие на рыбе с картошкой и сигаретах, — такие умирают от инфаркта. Но не молодые женщины в двадцать с небольшим. Бог ты мой, Клер в это время была в форме; она завязала с кокаином и занялась всяким оздоровительным дерьмом вроде бега и плаванья. Ну не мог это быть инфаркт.

Точно так же думал и доктор; это-то ее и погубило. Штатный доктор — тот самый, что помог спасти Энди, когда тот чуть было не погиб, провалившись под лед за сто лет до этого, — был в отпуске, и его временно замещал другой, вот только местные потом поговаривали, что и он рассматривал свое пребывание в Стратспелде как отпуск и проводил больше времени на берегу реки с удочкой в руках, нежели со стетоскопом у постелей больных. Его вызвали, как только Клер ближе к вечеру начала жаловаться на боли в груди, но он не пришел, сказал, что она что-нибудь потянула, и посоветовал болеутоляющие и покой. За ним посылали еще два раза, и он наконец появился, когда ему объяснили, что семья не привыкла к такому отношению (и когда он узнал, что лосось здесь лучше всего ловится в речке на их землях). Но он так ничего и не нашел у нее и удалился.

Когда Клер потеряла сознание и губы у нее посинели, вызвали «скорую», но было уже поздно.

За год до этого Энди и его партнер продали сеть своих магазинов; Энди еще не решил, чем ему заниматься (теперь он был богат), и когда умерла Клер, он был в самом центре пустыни — путешествовал по Сахаре. Похороны были приватными, присутствовали только члены семьи; Энди успел приехать в последнюю минуту. Я позвонил им неделю спустя и разговаривал с миссис Гулд, которая сказала, что Энди еще там. Она полагала, он был бы рад со мной повидаться.

Серый холодный апрельский день, один из тех последних зимних дней, когда у земли истощенный и уставший вид и кажется, что из мира исчезли все краски. Сырой промозглый ветер неторопливо гнал густые низкие тучи, свинцовая завеса скрыла небо и снег на отдаленных горах. Деревья, кусты и поля — все было окрашено одним мышино-серым цветом, будто повсюду распылили тонкий слой грязи, и куда бы ты ни бросил взгляд, казалось, кругом одна только слякоть, перегнившие листья или голые мертвые ветви. Я подумал, что если бы из Сахары сюда приехал я, то как можно скорее дал бы деру назад, наплевав на семейный долг.

Я заглянул в дом, чтобы выразить свои соболезнования мистеру и миссис Гулд. Миссис Гулд была вся в муке, и от нее попахивало джином. Она была высокой, нервной, рано поседевшей женщиной; постоянно носила большие бифокальные очки и твидовые костюмы. Я никогда не видел ее без нитки жемчуга, который она постоянно трогала пальцами. Она извинилась за беспорядок, вытерла руки о передник, пожала мне руку, а я сказал, как был ошеломлен, узнав о случившемся. Она оглянулась в замешательстве, словно не зная, что делать дальше, но тут дверь библиотеки открылась, и оттуда выглянул мистер Гулд.