Царь грозной Руси - Валерий Шамбаров

Много обвинений звучало и на заседаниях Собора. Говорили о беззакониях и обидах, которые чинились «детям боярским и всем христьянам» [36], о неправедных судах, поборах, о бесправии простых людей перед власть имущими. Бояре винились и просили прощения. Царь обещал положить конец такому положению, но суровые наказания грозили только на будущее. Была сделана попытка обойтись без этого, преодолеть кризис миром и согласием. Прошлое, предавалось забвению, все опальные прощались. Но Собор не ограничился разбором преступлений и предупреждением виновников, он принял целый ряд ключевых решений. Отныне все обиженные получали право подавать челобитные царю, рассматривать их требовалось быстро и без волокиты. Дети боярские, жаловавшиеся, как их обирали местные правители, выводились из-под суда наместников. Они служили государю — и подлежали только царскому суду. Кроме того, было выявлено, что одной из главных причин злоупотреблений является запутанное законодательство, и Собор постановил разработать новый Судебник.

Чтобы государственное управление не замыкалось в узкой группе лиц, была значительно увеличена Боярская Дума, c 18 до 41 человек. Иерархи Церкви вместе с царем провели отдельные заседания Освященного Собора, на которых канонизировали еще 16 святых — князя Всеволода-Гавриила Псковского, мучеников князя Михаила Черниговского и боярина его Феодора, святителей Нифонта, Евфимия, Стефана Пермского, преподобных Саввы Вишерского, Ефросина Псковского, Григория Пельшемского и др.

А для исполнения решений Земского Собора возникли первые в России правительственные учреждения — «избы», они же «приказы». Раньше государь «приказывал» возглавить то или иное дело придворному или боярину, который привлекал для этого помощников. Когда выполняли порученную работу, их функции заканчивались. Теперь для приема челобитных была создана постоянная Челобитная изба. А вслед за ней по такому же принципу появилась Посольская изба, аналог министерства иностранных дел. Слово «изба» означало здание, где служили чиновники, а наряду с ним употреблялось и обозначение «приказ». Кстати, на Западе таких учреждений еще не существовало.

Но идеи реформ сразу же стали искажаться персональными назначениями. Во главе Челобитной избы царь поставил своего «добродетельного» друга Адашева, к которому испытывал полное доверие. А рядом с ним тут как тут оказался и Сильвестр. Летописец даже указывал, что они в Челобитной избе «вместе сидели» [138]. То есть могли определять, каким жалобам давать ход, каким нет (а какие доносы инспирировать). Своим влиянием на царя они по-прежнему контролировали «кадровую политику», и при расширении Думы в нее вошли те же лица из «избранной рады»: Курлятев, Шереметев, Палецкий, сам Адашев получил чин думного дворянина. А руководить Посольский избой царские советники выдвинули Ивана Висковатого. Он был умным и талантливым дипломатом, но занимал скромный пост подьячего. Его резко возвысили — а за это он, конечно, должен был соблюдать верность своим благодетелям.

Тем не менее, обращение государя ко «всей земле» воодушевило народ, породило надежды на лучшее. К царю стали поступать не только жалобы, но и предложения. Разумеется, до нас дошло далеко не все, но сохранилось несколько посланий св. Максима Грека, работы Ивана Пересветова, Ермолая-Еразма. О Пересветове уже упоминалось в этой книге. Уроженец Литвы, он служил в армиях нескольких королей, в правление Елены приехал в Россию. Внес предложение об изготовлении щитов нового образца, для этого боярин М.Ю. Захарьин организовал опытную мастерскую. И сам Пересветов оказался близок к Захарьиным. Но в правление Шуйских их покровительства оказалось недостаточно, дворянин много претерпел, лишился поместья и всего достояния. Вероятно, свою работу он переслал к Ивану Васильевичу через родственников царицы.

За образец Пересветов брал порядки в Османской империи: строгая справедливость, выдвижение не по роду, а по качествам, забота о «воинниках» — ими царство укрепляется, ими держится. Предлагались проекты реформ, а главное, укрепления самодержавной власти. Пересветов писал о гибели Византии, где «все царство заложилось за вельмож», которые грызлись между собой и угнетали народ. В Бога-то греки верили, но волю Его не творили, поэтому Господь отдал их державу туркам. Вывод делался: «Бог не веру любит — правду», а «коли правды нет, то и ничего нет». Пересветов был не теоретиком-книжником, много повидал на своем веку, и указывал, что благими пожеланиями этой правды не добьешься. Для борьбы со злом нужна «царева гроза». «Не мочно царю без грозы быти; как конь под царем без узды, тако и царство без грозы» [128].

Ученый псковский монах Ермолай-Еразм представил царю совсем другой взгляд. Он написал в это время «Благохотящим царем правительница и землемерие» и ряд других работ, обращая внимание государя на крестьянство (может быть, и сам автор был выходцем из крестьянской среды или сельского духовенства). Он доказывал: «В начале же всего потребни суть ратаеве, от их бо трудов есть хлеб, от сего же всех благих главизна». «Вся земля ль царя и до простых людей тех трудов питаема». Описывал бедственное положение крестьян, разоряемых большими податями и произволом начальников, предлагал реформы в земельном устройстве и налогообложении [104]. Иван Васильевич внимательно изучил сочинение Пересветова, труды Ермолая-Еразма ему тоже показались интересными — вскоре автор был вызван из Пскова и назначен священником дворцового собора Спаса-на-Бору.

О том, какие надежды возлагали на царя русские люди, остались весьма красноречивые свидетельства. Как уже отмечалось, зимой 1549–1550 гг. состоялся тяжелый поход на Казань. От войска долго не было вестей, от прибывающих из армии больных, раненых, дезертиров пошли пугающие слухи, и современник записал: «Вся земля была в велицей печали и скорби». Говорили: «Един государь был во всей Русской земли… како такого государя из земли выпустили. И бысть во всех болших и меньших слышати: ох, горе земле нашей!»

Что ж, Иван Васильевич постарался не обмануть народных ожиданий. Работа над Судебником шла полтора года, в июне 1550 г. он был принят. Он получился гораздо более совершенным, чем Судебник Ивана III. В него вошли указы Василия III, Елены. Но в законодательство вносилось и много нового. Причем нацеливались новшества именно на защищенность простых людей. Права наместников и волостелей значительно урезались. Статьи дохода, на которые они имели право, определялись уже не персональными грамотами, а едиными доходными списками, общими для всей Руси. Из ведения наместников изымался уголовный розыск. Для этого на всю страну распространялась губная реформа. В городах и волостях из детей боярских избирались губные старосты, которым предназначалось бороться с разбойниками и вести расследование уголовных дел. Ограничивалась и судебная власть кормленщиков. Уже не только в Новгороде, а во всех городах избирались земские старосты и целовальники, чтобы судить вместе с наместниками. Отменялись судные поединки — этот обычай не только устарел, но и был выгоден для богатых, способных нанять хорошего бойца. Впервые в России (и в Европе!) вводилась уголовная ответственность за взятки.

Мало того, Судебник 1550 г. впервые в Европе обеспечивал неприкосновенность личности! (Британский закон о неприкосновенности личности, «Нabeas corpus act», был принят только в 1679 г.) Наместник не имел права арестовать человека, не предъявив доказательств его вины земскому старосте и двум целовальникам. В противном случае староста мог освободить арестованного и по суду взыскать с администрации штраф «за бесчестье». Подтверждалось право освобождать человека от наказания при надежном поручительстве. А вопрос о тяжких преступлениях решался только в Москве. Без доклада царю наместники не имели права «татя и душегубца и всякаго лихого человека… ни продати, ни казнити, ни отпустити».