Империй - Роберт Харрис

Цицерон говорил, призвав на помощь весь свой дар красноречия, словно Луций воплотил в себе суд, который Цицерону было жизненно необходимо убедить в своей правоте. Он заглядывал в лицо двоюродного брата, пытался прочитать по его выражению реакцию на свои слова и таким образом найти новые аргументы.

— Но пойти на поклон к Помпею! — горько проговорил Луций. — И это после того, как он с тобой поступил в прошлый раз?

— Послушай, Луций, мне была нужна всего одна вещь, одна крохотная услуга, получив которую, я мог бы без дальнейших колебаний продолжить преследование Верреса. Речь шла не о взятках, не о каких-либо неправедных действиях. Мне лишь необходимо было заручиться до начала процесса благорасположением Глабриона. Но, будучи назначенным обвинителем, я сам не мог обратиться за этим к претору, вот я и стал размышлять: а кому это по силам?

— Такой человек в Риме только один, Луций, — подсказал Квинт.

— Именно! — воскликнул Цицерон. — Есть только один человек, к мнению которого Глабрион обязан был прислушаться. Человек, вернувший ему сына после смерти его бывшей жены. Помпей!

— Но это нельзя назвать «крохотной услугой», — возразил Луций, — это серьезное вмешательство в работу суда. И теперь за него придется заплатить серьезную цену. Причем платить будешь не ты, а народ Сицилии.

— Народ Сицилии? — переспросил Цицерон, начиная терять терпение. — У народа Сицилии никогда не было более верного друга, чем я! Если бы не я, не было бы вообще никакого судебного процесса. Если бы не я, народу Сицилии никто никогда не предложил бы компенсации в размере полутора миллионов. Если бы не я, Гай Веррес через два года стал бы консулом! Так что не надо упрекать меня в том, что я бросил народ Сицилии на произвол судьбы.

— В таком случае откажись возвращать Помпею этот долг, — стал уговаривать Цицерона Луций, схватив его за руку. — Завтра в суде выставь им максимальный счет за нанесенный ущерб, и пусть Помпей катится в Аид! На твоей стороне — весь Рим, и присяжные нипочем не осмелятся пойти против тебя. Кого интересует мнение Помпея? Он сам говорит, что через пять месяцев перестанет быть консулом. Обещай мне, что сделаешь это!

Цицерон пылко сжал ладонь Луция двумя руками и заглянул ему в глаза. Сколько раз в этом кабинете я видел этот жест!

— Обещаю тебе, — сказал он, — что подумаю над этим.

* * *

Если Цицерон и думал над этим, то не более секунды. Ему всегда меньше всего хотелось оказаться во главе мятежников в разрываемой на части стране, а это окажется для него единственным способом выжить, если вслед за аристократией он настроит против себя еще и Помпея.

После ухода двоюродного брата он положил ноги на стол и заявил:

— Проблема Луция в том, что он считает политику борьбой за справедливость. А политика — это всего лишь ремесло.

— Как, по-твоему, не мог ли Веррес подкупить Помпея, чтобы уменьшить сумму компенсации? — спросил Квинт, озвучив ту же мысль, которая пришла в голову и мне.

— Вполне возможно, но вероятнее всего, он просто не хочет оказаться вовлеченным в гражданскую войну между народом и Сенатом. Что до меня, то я с радостью обобрал бы Верреса до нитки и отправил бы его пастись вместе с овцами на пастбища Галлии. Но, — со вздохом добавил он, — этому не бывать. Так что давайте лучше подумаем о том, как наилучшим образом распределить эти полтора миллиона между пострадавшими.

Остаток вечера мы трое провели, составляя список тех пострадавших, убытки которых требовалось компенсировать в первоочередном порядке. После того как Цицерон вычел из предлагаемой Гортензием суммы свои собственные убытки, которые составили около ста тысяч, выяснилось, что мы сможем частично покрыть ущерб, понесенный такими людьми, как Стений, и теми свидетелями, которые потратились на дорогу до Рима. Но что сказать жрецам? Как определить цену статуй из ценных металлов, которые кузнецы Верреса давным-давно переплавили, предварительно выковыряв из них самоцветы? И разве деньги способны заглушить боль друзей и родственников Гавия, Геренния и других несчастных, которых он замучил?

Это занятие впервые позволило Цицерону почувствовать, что значит обладать властью, которая всегда подразумевает необходимость сделать выбор между одинаково неприемлемыми решениями, и этот вкус показался ему горьким.

На следующее утро мы, как и во все предыдущие дни, отправились в суд, где нас снова ожидала все та же толпа. Разница состояла лишь в гом, что теперь здесь не было Верреса, зато появились тридцать или сорок воинов из преторской стражи, окруживших трибунал по периметру. Глабрион произнес короткое вступление, объявив заседание суда открытым и предупредив собравшихся, что не потерпит беспорядков, подобных вчерашним. Затем он предоставил слово Гортензию для заявления.

— В связи с состоянием здоровья… — начал было он, но тут же умолк, поскольку эти слова были встречены издевательским смехом толпы. Гортензию пришлось дождаться, пока смех умолкнет, и только потом он смог продолжать: — В связи с состоянием здоровья, ослабевшим в ходе данных слушаний, и желая уберечь государство и общество от дальнейшего раскола, мой клиент Гай Веррес намерен прекратить осуществление юридической защиты против предъявленных ему обвинений.

Гортензий сел. Известие об этой уступке вызвало шквал аплодисментов среди сицилийцев, но из толпы послышались лишь разрозненные жидкие хлопки. Большинство слушателей с нетерпением ждали выступления Цицерона. Он встал, поблагодарил Гортензия за его сообщение — «значительно более короткое, нежели те, которые он привык делать на этом форуме», — и потребовал для Верреса максимально строгого наказания, предусмотренного Корнелиевым законом, — полного и пожизненного лишения всех гражданских прав. «Чтобы, — как выразился Цицерон, — никогда больше зловещая тень Гая Верреса не нависала над его жертвами и чтобы навсегда исключить вероятность его появления на какой-либо из властных должностей Римской республики». Зрители впервые за утро разразились приветственными выкриками.

— Я всей душой хотел бы устранить последствия преступлений Верреса, — продолжал Цицерон, — и вернуть людям и богам все, что он украл у них. Я хотел бы вернуть Юноне подношения, похищенные из ее святилища на островах Мелита и Самос. Мне хотелось бы, чтобы Минерва смогла снова увидеть украшения из ее храма в Сиракузах, чтобы статуя Дианы вернулась в город Сегесту, а жители Тиндариса вновь обрели бы бесценное изваяние Меркурия. Я хотел бы загладить двойное оскорбление, нанесенное Церере, статуи которой были похищены из храмов Катины и Энны. Но злодей бежал, оставив после себя голые полы и стены в обоих своих домах — римском и загородном. Эти дома — единственное ценное, что может быть арестовано и продано. Адвокат Верреса оценивает это имущество в полтора миллиона сестерциев, и именно эту сумму я намерен истребовать в порядке компенсации за совершенные им преступления.

Толпа заволновалась, и кто-то крикнул:

— Этого мало!

— Согласен, мало. Но тут я могу предложить лишь одно: пусть те, кто помогал Верресу, когда его звезда поднималась, и обещал ему поддержку в этом суде, как следует покопаются в своей совести или — в содержимом своих сундуков, что для этих людей одно и то же.