Ледяной клад - Сергей Сартаков

Все сразу спуталось и завертелось колесом. Ну чего, чего, зачем Женька поет эту частушечку целый день? И сейчас снова?

Максим затоптался на месте. Что же делать ему? Что же делать? Ясно: Женька, не лукавя, утром назначила место для встречи, не лукавя, теперь ходит и вызывает к сосеночке. Нет ничего непонятного!..

Уши у Максима сразу отогрелись, больше того - стали гореть так, что он даже сдвинул свою кепочку на затылок. А гармонь приближалась. А девичьи голоса становились все звонче и отчетливее. И Женька уже вместе со всеми не пела. Значит, она...

Максим бегом помчался к сосне, словно Женька Ребезова каким-то совершенно чудесным способом могла опередить его.

Добежав, Максим спохватился: при нем же нет платка! Что он будет обменивать - кепку на шапку?

Эта мысль срезала его прямо под корень. Основа-то, повод для встречи и разговора должен быть? Да и шапка нужна...

Бежать! Сию же минуту бежать что есть силы в общежитие за платком. Успеть бы только проскочить в улицу прежде, чем Женька свернет к реке.

Испытывая такое чувство, будто он в нижнем белье очутился на людях, Максим побежал к поселку.

Он успел. Никто на дороге, ведущей к Читауту, ему не попался. На добрых две сотни шагов он опередил вразвалочку вышагивающего гармониста Гошу, который, как пароход на буксире целый караван барж, вел за собой парней и девчат. Максим радостно перевел дыхание и... тут же захлебнулся морозным воздухом. Навстречу ему откуда-то вывернулся Михаил в лихо заломленной шапке.

- А, Макся! - заорал он. Может быть, не так уж и громко, но Максиму почудилось, что Михаилов зык отдался по всей улице. - Ты куда пропал, Макся?

Михаил сиял. Давно уже Максим не видел его таким веселым и лихим, совсем прежним Мишкой.

- Я?.. Никуда не пропал... Вот домой иду... - растерянно сказал Максим.

- А чего домой? Пройдемся!

При других обстоятельствах Максим немедленно бы согласился, но сейчас он не мог задержаться даже и на секунду.

- Знаешь... уши замерзли, - невнятно выговорил он, не найдя ничего убедительнее.

- Ну, ладно, - великодушно откликнулся Михаил. - Не погибать ушам. Пошли домой. Дома поговорим.

- А... а... а... ты не... подождал бы меня... здесь?.. Пять минут, сказал он, все сильнее запинаясь и думая, что, может быть, тогда он как-нибудь задворками обойдет Михаила.

- Нет, Макся, вместе так вместе. У, черт Макся! - Михаил кулаком долбанул его в спину. - Пошли! А она умная, понимаешь. Мы с ней обо всем поговорили. И о Москве, и об Ингуте, и насчет замороженного леса. Даже в будущее, в коммунизм попробовали заглянуть. Здорово получилось, Макся? А?

У Максима ноги отяжелели. Как водолаз по дну моря, он тащился позади Михаила и думал одно: вынуть из чемодана Женькин платок при Михаиле никак невозможно. И еще: что же это получится, если Женька придет к сосне, а его там не будет? Женька придет обязательно... Обязательно...

- Макся, у тебя только уши замерзли или и язык тоже?

- Ты знаешь... я в конторе, кажется, ножик-складник свой оставил... Иди. А я добегу...

- Вот те раз! - сказал Михаил. - Мы же с тобой рядом сидели. Где ты мог оставить его? На скамейке? Так пиши пропало... Кто-нибудь уже подобрал. А если цел - у сторожихи завтра спроси.

- Да он... сегодня мне понадобится.

- Возьми мой! А контора теперь определенно уже на замке.

- А может, и нет еще? Я мигом добегу.

- Ладно! Не хочу я тебя бросать одного. Пошли искать вместе. Как ты сказал, Макся, помнишь, начальнику нашему: "У нас на двоих одна голова?" Одна так одна! Только почему же тогда мне тепло, а у тебя уши мерзнут? И на черта вообще ты форсишь в этой кепочке! - Михаил находился в удивительно благодушном настроении. Разговор с Феней, словно свежий ветер, начисто выдул из него всю раздражительность и скуку.

- Нет. Пошли домой. Уши мерзнут, - сказал Максим безнадежно.

Михаил взял его за руку, развернул: "Да ты что это сегодня - то туда, то сюда!" - и потащил за собой, прямо навстречу насмешливым переливам гармони и песне. Максим не успел вырвать свою руку из цепких пальцев Михаила, сказать ему, что вспомнил: ножик в кармане, - их обступили со всех сторон парни, девушки, и среди девчат Максим, к удивлению и страху своему, разглядел Женьку Ребезову. Но была она, кстати сказать, уже не в шапке, а в платке.

- Эти двое всегда вместе. Как цепями скованные! - закричала Женька своим резким сверлящим голосом. - Интересно, как они жениться будут? Как они станут невест себе выбирать? Тоже вместе?

Она ястребом кинулась на Максима, под общий хохот оторвала его от Михаила и повисла на руке:

- Держи, Максенька! Упаду.

И у Максима не хватило решимости дать ей упасть. Он поддержал, приподнял ее, поставил на ноги.

- Женя, ну что это вы? - сказал он с тихим укором.

- Молчи! - еще тише ответила она. Так тихо и таким тоном, каким офицеры отдают приказы бойцам-пограничникам, когда нарушитель от них в двух шагах. Ходи и молчи.

Не зная сам почему, Максим подчинился ее приказу. И не успел оглянуться - Женька сумела сделать как-то так, что остались они вдвоем у всех позади. Ей кричали: "Женька! Эй, Женька! Давай запевай!" Она хохотала нахально, ернически: "Не могу! Горло болит". А Максиму тихонечко разъясняла:

- Надоело все это: пляски, да пляски, да песни. Улица... Хорошего разговору хочется. Под сосенкой. О чем-нибудь... Чшш! Молчи! У этого вот забора отстанем...

Вернулся домой Максим очень поздно, яростно растирая уши. Сразу же бухнулся в постель. Все уже спали. Михаил сонно спросил:

- Ты, Макся? С кем шатался? Все с Женькой?

- Один, - буркнул Максим.

Шапку свою Максим в эту ночь обратно не получил. Разговаривал с Женькой обо всем, широко и свободно, словно в половодье среди цветущей черемухи плавал на лодочке. А иногда чувствовал себя, как на горячей сковороде. Делал все, что предписывала ему Женька. И злился на нее. И повторял про себя: позовет еще - не пойду больше.

Но отдать ее имя на вольную болтовню Михаилу он почему-то тоже не мог.

13

Прежде чем войти в контору, Цагеридзе сделал большой крюк к Читауту и Громотухе. Ему хотелось еще раз убедить самого себя в том, что решение им принято правильное и погубить все дело может разве лишь стихия, та самая, которая заморозила в запани лес, но никак не инженерный расчет.

Было еще темно, на востоке едва-едва намечался рассвет. Над крышами домов курились дымки и несли в себе самые разные оттенки запахов, от горько-сухих, дровяных, до жирно-щекочущих - запахов мяса, поджаренного с луком. Люди вставали, готовились к работе, к началу борьбы за Миллион, который, когда стоишь на берегу и смотришь на заснеженную реку, так же незрим, как незримы были миллионные клады, закопанные под стенами древних развалин и никогда не найденные бабушкой Николая Цагеридзе.