Конан и дочь друидов - Дуглас Брайан

Странно, но гоблины действительно не замечали девушку. Да и сам Туризинд, хоть и знал, где она прячется, скоро перестал ее видеть. Похоже, Дертоса в совершенстве овладела искусством становиться невидимой и сливаться с окружающей природой, как это делают друиды. Что ж, тем лучше. Одной заботой меньше. Туризинд с удвоенной яростью набросился на своего противника. Он пырнул того мечом в бок.

Клинок заскрежетал, как будто Туризинд ударил по камню. Тело гоблина оказалось исключительно твердым.

Туризинд отскочил. Гоблин громко расхохотался. Что ж, у него были все основания для веселья.

Туризинд бросился бежать. Он домчался до Конана. Тот сосредоточенно уходил от ударов и, казалось, не обращал внимания ни на что иное. Однако Туризинда он приметил сразу.

– Становимся спина к спине, – пропыхтел Конан. – Не давай им добраться до тебя. У них клинки отравлены.

Туризинд содрогнулся. Об этой возможности он даже не подумал. Но теперь, после того, как Конан обратил его внимание на это обстоятельство, Туризинд заметил: действительно, изогнутые лезвия мечей у гоблинов слегка светились темно-красным.

– Магия! – прошептал Туризинд.

– Просто яд! – рявкнул Конан, уклоняясь от очередного удара.

Кругом кипели десятки маленьких схваток. Один из людей Гайона уже корчился на земле. Лицо несчастного почернело, глаза вылезали из орбит. Гоблин, сумевший нанести ему удар, с торжеством наблюдал за агонией жертвы. Затем чудище наклонилось над умирающим человеком и, не дождавшись, пока жизнь окончательно покинет его, схватил еще трепещущее тело.

Монстр разинул клыкастую пасть и откусил большой кусок от бока умирающего. Тело содрогнулось в последний раз и затихло. Захлебываясь кровью, путаясь пальцами в сизых кишках, монстр поглощал труп убитого врага и рычал, отгоняя остальных, привлеченных запахом свежей крови.

Туризинд не в силах был смотреть на это.

«Они как звери, – думал он, – свирепы и кровожадны. Но при том не теряют рассудка. Они очень опасны».

Гайон, судя по всему, уже не раз имел дело с этим племенем. Граф и большинство его воинов держались той же тактики, что и Туризинд: всеми силами уходили от мечей, бегали по поляне, уклонялись, ныряли, перекатывались по земле – словом, избегали любого соприкосновения с опасным противником. И выжидали. Последнее было для Туризинда совершенно очевидно.

Два гоблина наседали на двоих товарищей Гайона. Поначалу Туризинд думал, что у монстров существует особого рода кодекс чести: не больше одного противника на каждого. Но затем, когда один из гоблинов пожрал убитого, до Туризинда дошла страшная истина: люди представлялись монстрами попросту пищей. Чтобы в племени гоблинов не возникало ссор, у них был принят закон: одна порция на каждого.

«Порция»!

Вот как они воспринимали думающее и чувствующее существо! Зарычав от ярости, Туризинд бросился в атаку. Конан не успел остановить его, и Туризинд резко выбросил вперед руку с мечом.

Удар был бесполезным, и Туризинд заранее знал это. Просто гнев переполнял наемника и требовал выхода, пусть даже и столь безрассудного. Но случилось так, что как раз в этот самый миг гоблин наклонился и разинул пасть, демонстрируя людям желтые, покрытые розоватой слюной клыки. И меч Туризинда вонзился прямо в сизое нёбо чудища.

На сей раз не было скрежета, не было ощущения, будто клинок втыкается в твердую скалу. Меч легко вошел в плоть и рассек ее. Хлынула темная, синеватая кровь, и гоблин захлебнулся ею. Громадная волосатая туша повалилась набок, багровые глазки еще некоторое время сверкали, а затем подернулись пленкой и погасли.

Туризинд, ликуя, выдернул клинок из трупа, пока мощные челюсти не сомкнулись над ним в последнем зевке агонии, и огляделся по сторонам. Битвы, как таковой, не было: чудовища гонялись за верткой добычей, а Гайон и другие попросту уносили ноги.

И тут случилась еще одна странная вещь. Над поляной раздалось пение. Сперва тихое, постепенно оно набирало силу, делалось все более уверенным и громким. Поднявшись во весь рост над цветущим кустом, Дертоса стояла у всех на виду и пела. Ее голос звучал сладко и причинял страдание. Казалось, в бесконечной песне без слов, которую она выводила, повторяя одни и те же вариации, сосредоточились вся боль и все торжество мира.

«Магия! – подумал Туризинд. – Магия музыки друидов! Или… или это та магия, которой обучили душу Дертосы черные зеркала Дарантазия? Как нам это понять? И… стоит ли пресечь ее песнь? Быть может, она опасна и пагубна для нас!»

* * *

Дертоса поняла, что не может больше отсиживаться в укрытии, пока остальные подвергаются смертельному риску. Слишком хорошо она видела преимущество гоблинов перед людьми. Рослые, могучие монстры были почти неуязвимы. Людей Гайона спасала только привычка к такого рода испытаниям: они были готовы заранее почти ко всему, что только могло встретиться на их пути. Расправа над раненым человеком вызвала Дертосы приступ ужаса. Несколько минут она не могла пошевелиться, так она была напугана. Она не могла понять, почему. Ей доводилось видеть, как убивают людей. Смерть иных была страшной. Ее саму едва не повесили – более того, она была убеждена в том, что ее спасение было дело случайности; она действительно находилась на волосок от гибели.

И все-таки видеть, как жуткое чудовище пожирает человека, оказалось для Дертосы слишком большим потрясением. Что-то невероятно унизительное для человеческого естества заключалось в этом акте. И Дертоса не выдержала.

Пренебрегая собственной безопасностью, она выпрямилась во весь рост.

В первое мгновение она ощущала, как в ней борются две противоположные силы. Одна из них, более могущественная и куда более смертоносная, была приобретена ею в Дарантазии. Несомненно, то была магия черных зеркал. Дертоса знала; что в ее силах заворожить всех сражающихся. Ей даже не нужно было прилагать больших усилий. Довольно было только вспомнить черные зеркала и таящуюся в их глубине нечеловеческую мощь. Да и этого можно было не делать – только отдаться во власть магический силы, что готова была переполнить душу Дертосы.

Ей пришлось призвать на помощь всю свою человеческую волю, чтобы отвергнуть соблазн. Искушение было слишком велико… и все же Дертоса сумела сказать ему «нет». Довольно! Она дурачила таким образом глупых горожан, она измывалась над похотью, снедавшей мужчин, она забирала у людей их достоинство вместе с их одеждой и деньгами… Но теперь с этим покончено. Туризинд не должен видеть ее такой. Он и без того презирает в ней болотницу и ведьму. И до сих пор, кажется, не вполне верит в то, что она сумела, будучи шлюхой, сохранить свою девственность в неприкосновенности.

Да, именно мысль о Туризинде, а вовсе не соображения безопасности удержали Дертосу от того, чтобы воззвать к магии черного зеркала.

Вместо этого она вспомнила, как пели друиды. Их музыка устремлялась к звездам и наполняла красотой весь окружающий их мир. Их музыка была исполнена тоски по прекрасному, по недостижимому, она звала к лучшей жизни… И одновременно с тем друиды никогда не рвались к другой жизни, отличной от той, что они вели в здешних глухих лесах. Стремление ввысь, вдаль, к иному, к переменам – существовало только в их музыке.