Будапештский нуар - Вилмош Кондор

– Господин репортер! – окликнул его Цёвек.

– Слушаю.

– Прошу, пять пенгё сдачи.

– Пять пенгё?

– Так точно, вы дали пятьдесят, на дорогу мы потратили только сорок пять.

– Как вы считали?

– Было непросто, – осклабился шофер.

– Ну, раз осталось еще пять пенгё, мы их откатаем. Подождите до вечера, тогда у вас будет еще одно дельце.

Мор сидел за кухонным столом, Кристины нигде не было.

– Даже не ищи ее, дорогой мой, – обратился к нему старик. – Она зашла, поздоровалась и ушла. Я не смог бы ее удержать. И даже не хотел пробовать.

– Она сказала, что я ее бросил? – Гордон присел за кухонный стол.

– Сказала. Очень некрасиво с твоей стороны.

– Знаю, дедушка. Возможно, я принял случившееся слишком близко к сердцу. Но теперь все улажено.

– Вот как. – Мор поднял глаза.

– Или почти все.

Старик опустил каштаны на стол.

– Помнишь, что твой отец говорил о мести?

Гордон вздохнул.

– Он никогда не мстил, – продолжил Мор. – Он говорил, что у него в руках ружье, рано или поздно кто-нибудь попадет на мушку, и тогда ему не останется ничего другого, как просто спустить курок.

– Я не уверен, что хочу об этом говорить, если же и хочу, то не сейчас и не здесь.

– Я отлично это понимаю.

– Вспомните, дедушка, к чему привело отца его знаменитое ружье, – вспыхнул Гордон. – Он стоял с этим жалким ружьем в руках, ждал, ждал и ждал, а потом просто не выдержал…

– А что ему было делать? Мировой кризис не одним человеком создан. Он не знал, кого винить, поэтому винил себя.

– Знаю, дедушка, я был там, когда он бросил ружье и все вместе с ним.

Мор выглянул в окно и уставился на Кёрёнд. Его тучная фигура, косматая борода четко выделялись в свете фонарей.

– Мне пора. Пойду за Кристиной.

– Знаешь, где она?

– Догадываюсь.

– На улицу Нормафа. – Гордон сел в «опель».

Цёвек завел автомобиль и помчался по Большому кольцевому проспекту, мосту Маргариты и проспекту Короля Матьяша. Машин было мало, пешеходы на улице едва встречались, только в окнах вилл кое-где мелькала жизнь.

Гордон остановил машину у водонапорной башни. Вышел, затем обратился к Цёвеку:

– Подождите, мы здесь ненадолго.

На окраине темного леса горела одна-единственная лампа, которая располагалась над входом в небольшой кабак. Холодный ветер щипал лицо, и Жигмонд поднял воротник. Когда он подошел к зданию, сразу заметил Кристину. Она сидела поодаль на скамейке, рядом с ней стояла фарфоровая кружка, а в ней, очевидно, глинтвейн. Она смотрела на простирающийся у подножия город и время от времени подносила кружку ко рту. Услышав шаги, она обернулась, но очень быстро отвела взгляд.

– Когда я прошу вас не говорить со мной, вы всегда начинаете говорить, так ведь? – спросила она, любуясь городом.

– Только ради приличия, Кристина, – ответил Гордон. – За что вы на меня рассердились?

Девушка молчала.

– За то, что я хотел вас защитить? Потому что не хотел, чтобы вы попали в беду вместе со мной?

– Иногда я вас просто ненавижу, – ответила Кристина. – Жигмонд, дело не в том, что вы меня оставили одну. Это наименьшее из зол. А в том, что не сказали, к чему готовитесь.

– Я бы рассказал, если бы вас не усыпило вино и палинка.

– Признаюсь, ждала от вас более изощренной лжи.

– Это не ложь.

– Но и не правда. И не говорите, что вы вернулись в Пешт, руководствуясь неожиданно возникшей идеей. В это я не поверю.

– Но это именно так и было.

– Так дело не пойдет, – покачала головой Кристина.

– Я признаю, что был не прав. – Гордон присел рядом.

– Как благородно с вашей стороны. Так ловко умеете признавать свои ошибки.

– А что я должен сказать?

– Если не можете сказать правду, то лучше ничего не говорите.

Гордон достал сигарету, зажег и какое-то время просто выпускал дым.

– У вас вино остыло, я принесу другое.

– Да я и это не особо хотела, – отмахнулась Кристина. – А я вам все же кое-что расскажу.

– Слушаю.

– Сегодня во второй половине дня я отправила телеграмму в Лондон, в которой сообщила, что принимаю предложение. Дождусь ответа и уеду.

– Понятно.

– Если бы понимали, то не устранили бы меня от дела.

– Я не устранял. Я просто не хотел о нем говорить, пока все не выясню. Или хотя бы почти все. Не сердитесь.

– Я на вас не сержусь, Жигмонд.

– Не сердитесь?

– Хотите, чтобы я сердилась?

Гордон отрицательно покачал головой:

– Это не обязательно.

– Тогда чего вы хотите?

– Чтобы вы меня выслушали, – ответил Гордон. Затем он рассказал Кристине все, что произошло с тех пор, как он вернулся из Лиллафюреда. Кристина молча слушала, не перебивала вопросами, не кивала, просто сидела и любовалась городом.

– И что вы собираетесь делать? – спросила она, когда Жигмонд закончил рассказ.

– Остался еще Пойва.

– Что вы будете с ним делать? – Кристина посмотрела на Гордона. – Побьете?

– Не издевайтесь, – махнул тот рукой. – Что мне с того, что он меня избил?

– Жигмонд, признайтесь по крайней мере мне, что он голыми руками может свернуть вам шею. Если не можете признаться себе, то хотя бы мне признайтесь. Вы хотите расплатиться с ним, – заявила Кристина.

– Наверное, вы правы, – кивнул Гордон. – Но все не так просто.

– В мире нет ничего простого.

– Пойва считает, что только ему можно играть не по правилам.

– Даже знать не хочу, что у вас на уме.

– Точно?

– Мне надо собираться.

Гордон натянул шляпу на лоб.

– Но ведь не сегодня вечером?

– Нет, не сегодня, – ответила Кристина. – Отвезите меня домой.

– Хорошо. – Гордон встал. – Пойдемте.

Цёвек дремал на руле. Гордон постучал по стеклу, тот сразу же поднял голову.

– Готов отправляться, – произнес он сонным голосом.

– Подождите все же, пока мы сядем.

– Мы торопимся? – Шофер повернулся назад.

Гордон посмотрел на Кристину – она кивнула.