Шоколад с перцем, или От любви бывают дети - Тара Сивик

Так много о Картере отец не говорил с того самого дня, когда они встретились. Само собой, не слишком лестно, зато, слушайте, уже прогресс. В кои-то веки папка признал его существование и уже не думал о новых способах, как его укокошить. Уже неделю отец пробегал по алфавиту буква за буквой и остановился, наконец, на букве «У».

Слово «Удушение», точнее, «смерть посредством удушения цепочкой, которой пристегивают тележки в супермаркетах», – на тот случай, если вас это заинтересовало, дорогие мои.

Зазвонил дверной звонок, и я поспешила в прихожую. Отерла руки о джинсы, пригладила волосы и, склоняясь вперед, оттянула вниз V-образный вырез футболки, а обе чашечки бюстика подбила вверх, чтоб все их пышное содержимое можно было обозреть без лишнего труда. Отступила на шаг, глубоко вздохнула и распахнула дверь. Сердце, признаюсь, замерло, когда я увидела стоявшего на пороге Картера.

– А тебе известно, что по обе стороны твоей двери есть окошки, а? И что занавески у тебя просвечивают? – спросил он, ухмыляясь.

Почему? ПОЧЕМУ? Почему я всегда попадаю впросак – скажите мне!

– Готов отдать тебе всю свою месячную зарплату, если ты у меня на глазах наклонишься и еще раз тряхнешь своими формами, – сказал он, входя в дверь, и я закрыла ее за ним.

Я зажмурилась, сгорая от стыда и не смея глаза поднять. Чуть-чуть не успела пожелать, чтоб в полу образовалась гигантская дыра и ее пучина поглотила меня, как губы Картера прильнули к моим. Его рука, скользнув, обняла меня за талию и притянула поближе, другая гладила меня по щеке, а языком он скользнул меж моих губ и неспешно проник мне в рот. Этого человека я могла целовать дни напролет – и не насытиться. Губы его касались моих нежно и чувственно, а рука в это время скользнула от щеки вниз по шее и замерла на обнаженной коже прямо над сердцем. Захотелось как-то подбодрить ее, сиротку, схватить и сунуть поглубже в лифчик. Мои руки, лежавшие у него на груди, сжались в кулачки, я тихонько пискнула, когда его рука продвинулась чуть-чуть ниже. Не будь сейчас мои губы слиты с его, я могла бы подумать, что все это высказала вслух. Или, может, он мои мысли читал.

«Сделай это. Сила моего мозга повелевает тебе взять инициативу в свои руки».

Его рука застыла, и мне захотелось закричать. Его язык все еще играл с моим, да так нестерпимо медленно, что я и впрямь пожалела, что у меня нет одного из тех зеленых флажков, какими отправляют в путь машины на автогонках. Я бы этой штукой махала без передыху. Размахивала бы в воздухе, словно у меня других забот нет. Картер, запускай движок! Тебе зеленый флажок уж отсигналил. Все системы в работе. Жми на газ и дай своей руке сграбастать мою…

– Если тронешь сейчас грудь моей дочери прямо у меня на глазах, я тебе дам в бубен. Никто никогда никому трахею тянучками не перебивал, но я попробую. Не волнуйся, ты окочуришься быстро.

Мы с Картером так проворно отскочили друг от друга, что нас можно было принять за подростков, пойманных за сексом, а не за взрослых людей, у которых есть общий ребенок.

– Твой отец действительно только что сказал, что намерен задушить меня лакричными тянучками? – зашептал Картер.

– Ну да. Он вернулся к букве «Т» своего чертова списка. Веди себя хорошо, не то в будущем тебя ждет шомпол, забитый тебе в шоколадный глаз.

Папа подошел к нам и смерил Картера взглядом с головы до ног.

– У тебя есть татуировки, сынок?

Картер растерянно глянул на меня, я только плечами пожала. Никогда не угадаешь, что у моего отца с языка сорваться может.

– У-у, нет. Нет, сэр, у меня их нет, – ответил Картер.

– А байком владеешь?

– Как сказать… у меня есть вполне приличный гоночный велосипед, то есть он все еще в кладовке, потому как просто времени не было вывести его и опроб…

– Мотоцикл, Катти, – перебил его отец, заметно раздражаясь. – Мотоциклом ты владеешь?

Картер отрицательно повел головой:

– Нет. И мое имя – Карт…

– Содержался ли под арестом? Может, в драке какой участвовал? – опять перебил его отец.

– Нет, никогда не подвергался аресту и не был замешан ни в каких противоправных действиях, мистер Морган, – с самонадеянной улыбкой доложил Картер.

Папа переключился на меня:

– Клэр, ты уверена, что этот шкодник не гей? – шепнул он мне.

– Иисусе, пап! Нет, он не гей! – гаркнула я в ответ.

– Послушайте… – начал было Картер, оскорбленный вопросом моего отца.

Отец повернулся к нему и вздохнул.

– Отлично. Можешь женихаться с моей дочерью и привыкать к своему сыну. Но если ты ее снова обрюхатишь…

– ПАПА!

Отец повернулся ко мне, увидел, что я стою уперев руки в боки, а из глаз у меня искры сыплются и разве что дым не валит, и продолжил свои предупреждения, словно меня тут и не было.

– …Я всю землю прочешу, затравлю, как собаку, и брошу ее разболтанную задницу тебе на порог. Я не собираюсь еще девять месяцев возиться вот с этой мисс Писаные Штанишки.

О, из одной любви к Богу…

Я переводила взгляд с одного мужчины на другого, а они стояли и исподлобья бычились друг на друга.

Картер кивнул головой (мне даже показалось, что ударил копытом в землю) и протянул отцу руку для пожатия.

– Заметано, – сказал он, когда они тряхнули крепко сжатыми ладонями.

Чудесно. Одна большая счастливая трехнутая семейка.

И в этот момент через гостиную промчался Гэвин, размахивая чем-то над головой.

– Калтел! Смотли, какой у меня новый меч!

Спаси-сохрани!

Мой сын бежал к нам с моим «Игривым Кроликом» над головой, словно гладиатор, спешивший на битву… гладиатор с фиолетовым «мечом», у которого имелись пять скоростей.

– Уух, а эта кнопка зачем? – спросил Гэвин, остановившись, и тут же нажал кнопку, отчего бусинки завертелись вкруговую.

Я подлетела и попыталась вырвать «меч» из руки Гэвина, но он его не отпускал. Я впопыхах давила на все кнопки, чтоб эта штука остановилась, и одновременно ожесточенно боролась с Гэвином, неожиданно я задела кнопку, которая меняла скорость и движение: теперь уже вся верхняя часть стала кружиться и трястись так сильно, что у Гэвина руки ходуном заходили.

– М-м-м-м-а-а-а-а-м-м-м-м-м, эт-т-т-т-т-а-а-а щ-е-е-к-к-к-о-о-т-т-н-о-о-о.

Ад и преисподняя. Когда этот чертенок успел стать таким сильным?

– Гэвин. Прекрати. Это не игрушка, – процедила я сквозь стиснутые зубы.

Я затеяла игру в ожесточенное перетягивание резинового пластикового члена с моим с сыном (!). Не судите меня строго!

– Нет, иглушка. Почему ты заблала себе все хорррошие иглушки? – Гэвин пыхтел, всем телом наваливаясь мне на руку, чтобы вырвать из нее эту штуковину, и я в самом деле, пошатнувшись, оступилась.