От шелка до кремния. 10 лидеров, которые объединили мир - Джеффри Гартен

Трудно понять мотивы другого человека. Некоторые историки писали, что Монне добивался высоких результатов, потому что не жаждал власти, никогда не боролся за место в политике и часто уступал свою славу другим. Некоторым казалось, что Монне хотел другой власти, которая вершится вне поля зрения публики, — там, где воплощаются великие идеи. Возможно, он наслаждался ролью кукловода, который дергает за ниточки главных актеров мировой политической сцены. Сам Монне писал: «Люди у власти обделены идеями; им не хватает времени и информации; и они хотят творить добро, пока их за это хвалят»[263]. Он понял, что именно тогда, когда политики крайне нуждаются в идеях, они могут решиться на немыслимые прежде шаги[264]. «Во время кризиса большинство людей не знают, что делать, — сказал он однажды. — Я — знаю»[265].

Монне был прежде всего политическим предпринимателем, человеком, который умел продать оригинальную своевременную идею. Он был наделен необыкновенной способностью кристально ясно формулировать сложные мысли, уделяя внимание мельчайшим деталям и тонкому духу эпохи: об этом свидетельствует та скорость, с которой главы Франции и Германии приняли его план создания Европейского объединения угля и стали.

Один из его близких коллег вспоминал, что Монне не был особо начитанным или харизматичным, не отличался выдающимися писательскими или ораторскими способностями, но при этом владел великим даром убеждения[266]. Другой отмечал, что Монне умел найти прагматичный способ достичь идеалистичной цели. Третий говорил о том, что Монне превращал прежде неразрешимое в решаемое, а его предложения отличались «сокрушительной простотой и элементарной ясностью решений»[267].

Монне был уверен, что предложение только тогда может иметь успех, когда оно соответствует времени и месту, и что его невозможно реализовать ни раньше, ни позже[268]. Он любил цитировать американского дипломата Дуайта Морроу: «Есть два типа людей — те, которые хотят кем-то быть, и те, которые хотят что-то делать»[269].

Он умело выстраивал и поддерживал связи с влиятельными людьми, знал, в какой момент задействовать свой широкий круг знакомств и когда требуется оказать давление[270].

Он верил в силу государственной политики и крепкого государственного управления; говоря современным языком, его можно назвать сторонником госкапитализма. От остальных приверженцев, например от генерала Шарля де Голля или британского премьер-министра Клемента Эттли, его отличала любовь к международным институтам и межгосударственной политике, стоящей выше национальных правительств.

Монне извлекал уроки из каждого нового опыта. Позиции, которые он занимал во время Первой мировой войны, в Лиге Наций, в мире частных финансов, во время Второй мировой войны, он использовал для того, чтобы отточить свои навыки до мастерства. Он сочетал умение добывать информацию из разных источников с крайней осмотрительностью, чем заслужил доверие самых влиятельных мировых лидеров.

Через всю свою жизнь Монне пронес убеждение, что суверенное государство неспособно в одиночку справиться с широким спектром современных проблем. Кто-то однажды сказал, что он имел «осторожную манеру изучать проблему со всех сторон… как крестьянин, который покупает корову»[271]. «Такой целеустремленности, которой обладал Монне, я не видел ни в одном другом человеке»[272], — сказал о нем Елле Зейлстра, премьер-министр Нидерландов.

Разумеется, Монне критиковали. Для де Голля он был идеалистом, отказывавшимся признавать тот факт, что любая политика корнями уходит в национализм. Многие французские политики считали, что он слишком сблизился с британцами и американцами и думал как они, а не как француз. Его манера использовать личные связи, минуя обычные политические каналы, превратила его в представителя элиты, оторванного от насущных проблем обычных людей. Одни критики считали его социалистом, который стремится установить полный государственный контроль над рынком; другие — коварным политиком, маскирующимся под технократа, чтобы реорганизовать политический строй. Сегодня можно услышать мнение, что Монне и его деятельность привели к «дефициту демократии» в Европе, потому что технократические элиты создавали организации, действовавшие по воле правительств, а не народа. В результате, по логике рассуждения, всей надгосударственной структуре недостает демократической легитимности, чем и объясняется непопулярность многих современных резолюций Брюсселя.

Вряд ли Монне считал отсутствие общественного согласия большой проблемой. В конце концов, он был представителем элиты и, скорее всего, чувствовал, что силы европейского бюрократического аппарата будут все больше укреплять роль отдельных ветвей власти — парламента, президента или премьер-министра — и в итоге ЕС станет похож на США, с эквивалентным уровнем представительной демократии. Вполне возможно, что Монне все это казалось менее важным, чем создание новых внутриевропейских институтов, хорошо выполняющих практические задачи на местах. Другими словами, он мог бы сказать, что если элиты создадут новую Европу, которая принесет ощутимую пользу обычным гражданам, то общественность охотно поддержит результат, закрыв глаза на недостатки.

Если бы организация была отражением своего создателя, то Евросоюз имел бы черты вполне конкретного человека. Никто и никогда не менял ход глобализации так, чтобы не провоцировать споров, и что бы ни говорили о Монне критики, трудно не согласиться с утверждением, что после нескольких десятилетий национального соперничества и разрушительных войн проложенный им путь привел Европу к впечатляющему прогрессу. Удивительно то, что он не только знал, что нужно делать в период кризиса после Второй мировой войны, но и представлял, как это делать.

Пятьдесят лет, предшествовавших созданию общего европейского рынка, были отмечены двумя мировыми войнами и последовавшим за ними упадком. Однако начиная с 1958 года в европейской истории наступил период мира и процветания, во что тогда мало кто мог поверить. С начала века и до 1945 года Европа лишилась в двух больших войнах по меньшей мере шестидесяти миллионов человек, но с тех пор, за исключением гражданской войны в Югославии, на ее территории не было ни больших, ни маленьких войн. После распада Советского Союза в 1991 году две части разделенной Европы стремительно объединяются, в основном потому, что Европейский союз уже крепко связал западную часть, создав общий свод законов о свободной торговле, иммиграции и привнеся множество других положительных аспектов, таких как, например, ответственность за безопасность продуктов питания. Эти достижения привлекают страны Восточной Европы.