Клариса. По ту сторону холста - Олла Дез

вернется Рихард, он вам всем покажет Кузькину мать с горбинкой. А я возьму тапочек и буду бить им по трибуне. — Теперь вот Хрущев вспомнился. И, разумеется, меня не поняли и закономерно спросили:

— У Кузьмы горбатая мать? И зачем нам с ней встречается? — Было бы смешно, если бы не хотелось плакать и не было жутко страшно.

Наконец мы пришли в довольно мрачное, но зато теплое помещение, где за столом сидела отвратительнейшая эмакум, которую мне приходилось видеть. Баба-Яга из детских сказок просто красавица рядом с этим монстром. И по возрасту они примерно совпадали. Сколько там Бабе — Яге лет? Нос растёт у человека всю его жизнь и, исходя из этого, ей примерно пятнадцать веков. Так вот. Этой было не меньше.

— Вот. Доставили, — заявил один из сопровождающих тот, который все это время молчал.

— Наслышана, наслышана. Ступайте-ка отсюда ребятки. Я дальше сама, — прокаркало это создание и неожиданно шустро вылетело из-за стола, больно схватило меня за руку и куда-то потащило.

— Что вы делаете? Куда вы меня тащите? — я попробовала сопротивляться, но куда там.

Меня тащили, как будто она вдруг стала носорогом, а меня нанизало на ее рог. Мы неслись всё ниже и ниже. Я давно уже потерялась в пространстве и не смогла бы отсюда выбраться, даже если бы вдруг такой шанс мне предоставили. И мне казалось, что мы уже очень глубоко под землей, когда внезапно старая карга остановилась. Меня швырнули, куда-то в темноту, а она проскрипела.

— Эх, не тем людям ты перешла дорогу, девка. Не тем. Раньше надо было думать. А теперь сгниешь тут заживо. Убивать-то тебя не велено, но и особенно церемонится тоже не велели. Так что у тебя дня два. А потом помрешь.

Сказав это, она с жутким скрежетом закрыла решетку и заперла её на замок. А потом стала удаляться по коридору.

Я огляделась. Камера, в которую меня швырнули, была маленькой. Два шага от стены до узкого топчана. Лежа на топчане, рукой можно было дотянуться до решётки, которая отделяла мою камеру от общего коридора. В камере света не было. Но вот в конце коридора горел магический факел и до моей камеры долетал его свет. И поэтому можно было что-то рассмотреть. В камере ожидаемо не было окон. Мы так долго спускались вниз, что не мудрено.

Конечно, речь этой старой карги меня испугала. Но ведь Рихард вытащит меня отсюда? Он вернется уже к вечеру, и я снова буду дома. Ну, еще мэтр наверняка поднимет всех на уши. Все будет хорошо.

У меня не было ни часов, ни окна, и я знала, что от скуки и безделья время тянется неимоверно долго. Но даже так, по моим подсчетам, уже давно наступила ночь. А меня никто не спешил спасать. Вдобавок, в камере заметно тянуло сыростью, и мне стало холодно. У меня не отобрали плащ, но даже он не спасал. Чтобы согреться я приседала, ходила и прыгала. Но это мало помогало. Как итог: я устала и решила лечь спать, замотавшись в плащ.

Проснувшись, я ощутила жуткий озноб и, встав, принялась ходить по камере в тщетных попытках согреться. И еще очень хотелось есть. Дома я только позавтракать успела, а потом мы пили чай с эмакум Кокориной и нервничали. Лучше бы мы пообедали. И если проблему с туалетом решила дырка в полу, размером с мой кулак, то есть очень хотелось. И пить. Ни еды, ни воды мне никто не приносил. Вообще в этот коридор никто не заходил. Как будто про меня все забыли. Приди сейчас старая Бабка-Яга, я бы ей обрадовалась, как родной. А если бы она принесла кружку воды, вообще расцеловала.

Где-то к вечеру, по моим расчетам, жажда окончательно доконала меня. По-моему, без воды организм может протянуть два дня? Именно про это говорила старая карга. Значит, у меня в запасе остались часы. Потому что по моим ощущениям шли вторые сутки. Я уже не пыталась согреться. Зубы стучали, губы обветрились и покрылись корочкой, во рту была сушь и я, кажется, заболела, потому что кожа горела.

А потом я стала проваливаться в сон или бред. И вот однажды в этот бред все-таки пришла Баба-Яга, и в мой рот полилась жидкость. И она своим скрипучим голосом говорила:

— Не поймешь этих благородных. То не заботься. То не дай умереть, она еще нужна. Не поймешь, чего сами хочут. Хочут. Хочут. Хохочут.

А потом жуткий смех. И снова в мое горло льётся жидкость, и я глотаю, потому что отчаянно хочу жить.

— А ты красивая. Как Чени. Беатрис Чени. Проклятая отцеубийца. Ты как Чени. Чени. Чени.

Это эхо и хохот в моей голове. Эхо и хохот. Я в горах? А потом я снова лечу и лечу.

— Мы обойдем всю тюрьму сверху донизу. Каждую камеру. Я проверю лично, — этот голос.

Я его помню. Знакомый голос. Кажется, я даже любила этот голос. Или это было не в этой жизни, а в другой?

— Уверяю вас, Ваше сиятельство. Этого просто не может быть. В моей тюрьме не содержат юных несовершеннолетних несок. Это просто абсурд. То, что вы говорите, невозможно и в кошмаре придумать.

— Это ваша жизнь превратится в кошмар, если хоть одно из моих подозрений подтвердится.

Я вспомнила. Рихард. Голос зовут Рихард. Надо его позвать. А зачем? Надо. Я кажется, упала откуда-то. Кровать? Надо подползти и позвать. Только вот голоса почему-то нет. Надо зацепиться за решетку. И свет все ближе. Сил уцепится не хватило. Но рука выпала из камеры. Я лежала на полу. Пол, горячий какой. Обогрев пола? Зачем они стали обогревать пол. И так тут жарко, и дышать нечем. И тут рык. Лев? Я в Африку попала? Поэтому так жарко и львы.

— Клари?!

Жуткий треск. Это решетка, у которой я лежала. Сломали. А кто чинить-то будет? И опять рык. Точно львы. Расплодились.

Меня обхватили и прижали к чему-то прохладному и твердому.

— У нее жар. Она вся горит. И обезвоживание. Лихорадка. Ваше сиятельство, разрешите мне. Отпустите её. У нас не так много времени её спасти. Вот этот флакон в нее нужно влить, — это кто-то другой.

Меня отпустили и в горло опять что-то полилось.

— Ваш-ше сияте-ельство. Я в-вас уверяю. Я н-не-е зн-нал.

В Африке есть овечки? Потому что он явно блеет, а не говорит.

— Если она умрет, я разнесу Бастиду по кирпичику. А вас под ними похороню.

Ну, я же говорила, что