Царь нигилистов – 6 - Наталья Львовна Точильникова

class="p1">Саша запустил руку в ближайшую корзину, вытащил мешочек, развязал и убедился, что там курага.

— Всё будете проверять? — спросил Мандерштерн.

— А я не ленивый, — сказал Саша.

И инспектировал три остальные корзины. Орехи двух видов, изюм и вяленая рыба. Всё норм. Только пакетиков маловато.

— Это не двадцать, — заметил он.

— Не всех ещё привезли, — объяснил комендант. — Но я же знаю, сколько мы ждём арестантов. Потом раздадим остальное.

— Я найду способ проверить, — пообещал Саша.

— Знаете, что рассказывают о Сперанском? — улыбнулся комендант.

— Что?

— Я вспомнил об этом, когда вы упомянули Его Сиятельство в разговоре.

— Очень интересно. И что натворил граф Михаил Михайлович?

— Тогда он ещё не был графом, — сказал комендант. — И государь Александр Павлович назначил его генерал-губернатором Сибири и поручил ревизию края. Как только слух о назначении дошёл до местных чиновников, один сошёл с ума, другой допился до белой горячки и чуть не утопился, а жена иркутского губернатора Трескина, говорят, наложила на себя руки.

— Не зря переполошились? — спросил Саша.

— Ой, не зря! Приехав в Сибирь, Михаил Михайлович ввел гласность, так что жалобы на начальство перестали считаться преступлением, и в результате снял со всех должностей своего предшественника и ещё двух губернаторов иркутского и томского, почти полсотни чиновников отдал под суд, а почти семьсот оказались причастны к злоупотреблениям и украли в общей сложности 5–6 миллионов тогдашних рублей.

— Теперь понятно, за что консерваторы так не любят либералов, — заметил Саша. — Воровать не даём. Я где-то читал, что при аресте Меньшикова у него нашли наличных и ценностей больше, чем на полбюджета России. Вот и ответ на вечный русский вопрос «Где деньги?». И откуда берутся бюджетные дефициты. А также совершенно ясно, чьё я воплощение. А то говорят: Николай Павлович, Пётр Алексеевич. Пётр Великий всё прощал друга закадычного Алексашку. Я — не буду. На виселицу, конечно, не отправлю, а под суд отдам. Как Сперанский.

— В должности генерал-губернатора? — спросил комендант.

— Сибирского генерал-губернатора. Вы уже второй человек, что предрекает мне эту должность. Так что видимо не отверчусь. Ну, на озеро Байкал посмотрю. Давно мечтал.

Они шли по коридору вслед за караульной командой, и корзины пустели.

— Больше в камеру не пущу, Александр Александрович, — Мандерштерн. — Делайте, что хотите. Только с разрешения государя.

— Да, я вам, в общем, доверяю, — сказал Саша. — Будь вы сибирским чиновником, вам бы не пришлось топиться при моём приближении. Всё значительно лучше, чем я думал.

— Тогда, может быть, в Трубецкой бастион?

— Хорошо, поехали.

Когда они вышли на улицу, солнце уже клонилось к закату, зато снег прошёл, и небо сияло бездонной лазурью. В лёгкие вливался весенний воздух, пахнущий Невой и первыми проталинами, и Саша осознал, как же душно и сыро было в тюремных коридорах. Они сели в сани и вернулись в основную часть крепости.

На выезде из Васильевских ворот в сани вернулся Митька, а Саше отдали саблю.

Трубецкой бастион находился справа от дверей равелина, Митька попросился остаться в санях, а Саша с комендантом пошли к двухэтажным каменным укреплениям. Вошли внутрь через обшитую металлом арочную дверь и снова оказались в сырой тюремной атмосфере.

Коридор со сводчатым потолком, едва освещённый масляными лампами, уходил вдаль, теряясь во тьме. По обе стороны шли двери камер, также обшитые железом, как и входная.

Ремонт до сюда не дошёл, и кое-где железо на дверях проржавело и обнажилась их деревянная основа, а штукатурка отвалилась и открыла старинную кирпичную кладку.

Окон не было вовсе.

Комендант отрыл дверь ближайшей камеры.

— Заходите, Ваше Императорское Высочество!

Камера была совсем тёмной, только под потолком имелось закрашенное на две трети маленькое окно. На столе стояла плошка с маслом, вроде тех, которые используют для иллюминации. Мандерштерн зажег фитиль, и Саша успел увидеть убегающих под кровать тараканов.

Оная кровать состояла из досок на ржавой железной раме, между которыми имелись здоровые щели. И никаких признаков ни белья, ни подушек, ни тюфяков.

Огонь осветил стены, и они засияли каплями влаги на желтоватой штукатурке, которая, видимо, изначальна была покрашена белой извёсткой. От плошки шёл густой чад.

— Здесь жить нельзя, — резюмировал Саша. — Единица с минусом.

— Так и не живёт никто, — сказал комендант.

— Царевич Алексей здесь содержался?

— Вряд ли, здесь есть места получше, я покажу.

— Но, видимо, и тут кто-то сидел.

— После декабрьского мятежа привезли сразу несколько сотен человек, больше разместить было негде. Здесь тогда был другой комендант, но мне рассказывали.

— Такой метод освещения опасен, — заметил Саша. — Кто-нибудь может вылить на себя масло и поджечь. Или на команду.

Комендант задумался.

— Может вы и правы.

— Я отцу скажу.

Мандерштерн кивнул.

— Папа́ хотел, чтобы вы мне показали именно эту камеру? — поинтересовался Саша.

Глава 22

Мандерштерн вздохнул и промолчал.

— Отец иногда совершенно не понимает моих целей, — заметил Саша. — Что жаль.

— Не надо так о государе, — упрекнул Мандерштерн.

— Ну, а как ещё!

И Саша развёл руками.

— Пойдёмте, Ваше Императорское Высочество!

Комендант потушил огонь в плошке, они вышли в коридор, и Мандерштерн открыл дверь следующего «номера».

Он действительно был гораздо лучше. Сухой, без воды и плесени на стенах, с большим окном, хотя и закрашенным белой краской.

— Здесь по легенде содержалась самозванка: княжна Тараканова, — просветил комендант.

— Она действительно погибла во время наводнения? — спросил Саша.

— Насколько я слышал, умерла от чахотки.

— Сюда доходит вода?

— Иногда, — признался комендант.

— А Радищев здесь сидел?

— Радищев?

— Писатель времён Екатерины Алексеевны, автор «Путешествия из Петербурга в Москву».

— Не читал, — признался Мандерштерн, — так что не знаю. Но скорее в равелине, тогда там был деревянный дом.

— Ну, как так можно, — вздохнул Саша. — Это же наша история!

Они прошли коридор до конца, и Саша насчитал полтора десятка камер.

— А может кто-то сидеть здесь без вины и приговора? — спросил Саша. — Есть у нас «королевские письма», как во Франции?

— По высочайшему повелению, — сказал Мандерштерн. — До особого именного указа.

— При вас были такие?

— Ваше Императорское Высочество! Я не могу отвечать на этот вопрос!

Наконец, они вышли на улицу.

Саша был рад очутиться на воздухе, вдохнуть его полной грудью и зажмуриться на закатном солнце, зажёгшем алым петропавловский шпиль.

Всё-таки у человека есть инстинкт свободы. Наверное, эволюционного происхождения. Если животное попадает в капкан, ему надо непременно вырваться, иначе съедят. Выживали и оставляли потомство только те, что вырывались.

И потому человеку дерьмово взаперти. И страшно, и жутко где-то глубоко на подсознательном уровне.

Странно, что люди додумались до этой пытки только в эпоху просвещения. Раньше запирали только за тем, чтобы потом