Три смерти - Эдвард Радзинский

Павел Медведев: «Часов в двенадцать ночи (по-старому) в третьем часу (по-новому) Юровский разбудил царскую семью… Объявил ли он, для чего их беспокоит и куда они должны пойти, не знаю…».

Стрекотин: «В этот миг послышались электрические звонки. Это будили царскую семью…».

Юровский: «Тогда я пришел и разбудил их. Вышел доктор Боткин, который спал ближе к двери комнаты (нет, не спал доктор – последнее письмо писал, и прервали его на полуслове)… Объяснение было дано такое: «Ввиду того, что в городе неспокойно, необходимо перевести семью Романовых из верхнего этажа в нижний»… Я предложил сейчас же всем одеться. Боткин разбудил остальных. Одевались они достаточно долго, вероятно, не меньше сорока минут… Когда они оделись, я сам их вывел по внутренней лестнице в подвальное помещение…

Внизу была выбрана комната с деревянной оштукатуренной перегородкой (чтоб избежать рикошетов), из нее была вынесена вся мебель. Команда была наготове в соседней комнате. Р[омано]вы ни о чем не догадывались».

Павел Медведев: «Наследника царь нес на руках. Государь и наследник одеты были в гимнастерки с фуражками на головах. Государыня и дочери в платьях без верхней одежды. Впереди шел государь с наследником. При мне не было ни слез, ни рыданий и никаких вопросов. Спустились по лестнице, вошли во двор, а оттуда через вторую дверь в помещение нижнего этажа. Привели их в угловую комнату, смежную с опечатанной кладовой. Юровский велел принести стулья».

Юровский: «Ник[олай] нес на руках Алексея, остальные несли с собой подушечки и разные мелкие вещи. Войдя в пустую комнату, Александра] Федоровна] спросила: «Что же, и стула нет? Разве и сесть нельзя?». Ком[ендант] велел внести два стула. Николай] посадил на один А[лексе]я, на другой села Александра] Ф[едоровна]. Остальным ком[ендант] велел встать в ряд».

Стрекотин: «Всех их ввели в ту комнату… Рядом с моим постом. Акулов (Никулин) вскоре вышел и, проходя мимо меня, сказал, для наследника понадобилось кресло… видимо, умереть он хочет в кресле… Ну что ж, принесем».

Никулин приносит те два стула, о которых писал Юровский. Один – для царицы, другой – для Алексея. Стулья – не были капризом Александры Федоровны. Она не могла долго стоять, у нее вечно болели ноги. Поэтому и привезла она кресло-каталку. Не мог стоять и мальчик, у которого был тогда приступ болезни. Вот отчего они «захотели умереть в креслах».

Медведев: «Государыня села у той стены, где окно ближе к заднему столбу арки. За нею встали три дочери. Государь… в центре, рядом наследник, за ним встал доктор Боткин. Служанка – высокого роста женщина встала у левого косяка двери, ведущей в кладовую. С ней встала одна из дочерей. У служанки была в руках подушка. Маленькие подушечки были принесены царскими дочерьми; одну положили на сиденье стула наследника, другую государыне».

В это время Дерябин видит ту же картину, но с другой точки – через окно полуподвальной комнаты: «Они разместились так: в комнате справа от входа находился Юровский, слева от него стоял Никулин, латыши стояли рядом в самой двери, сзади них стоял Медведев (Пашка)».

Дерябин видит через окно часть фигуры и главным образом руку Юровского. Он видел, что Юровский говорит что-то, махая рукой. Что именно он говорил – Дерябин не мог передать. Ему не слышно было слов.

Стрекотин: «Юровский скорым движением рук направлял куда кому нужно становиться. Спокойно тихим голосом: «Пожалуйста, вы станьте сюда, а вы – сюда… вот так, в ряд…». Арестованные встали в два ряда, в первом ряду – царская семья, во втором – их люди. Наследник сидел на стуле… в первом ряду стоял царь, в затылок ему стоял один из лакеев…».

Да, Николай именно стоял. Все было так же, как при том последнем молебствии, когда раздалось «Со святыми упокой».

Все ясно в этой сцене. Неясно только одно: почему они так картинно построились? Ну тогда, когда слушали молебен, они построились перед отцом Сторожевым и дьяконом. Но теперь? Когда они пережидают? Ведь так объяснил им Юровский: «пережидают возникшую опасность». Почему же они так странно, живописно выстроились? И почему попросили только два стула, ведь «пережидать» придется неизвестно сколько?

Этот человек позвонил мне по телефону после опубликования первой моей статьи. Он начал сразу: «Я расскажу вам то, что говорилось второму поколению советских разведчиков в разведшколе. Что такое второе поколение? Если Рихард Зорге был первым поколением, то это 1927–1929 годы. Все они давно в могилах – и вы вряд ли услышите это от кого-нибудь, кроме меня… Итак, на разведуправских курсах нам рассказали следующее: надо было расставить Семью как можно удобнее для расстрела. Комната была узкая – и боялись, что сгрудятся. И тогда Юровский придумал. Он им сказал, что надо сойти в подвал, потому что есть опасность обстрела дома. А пока суть да дело – их должны сфотографировать.

Потому что в Москве-де беспокоятся и слухи разные ходят – о том, что они сбежали (действительно, в конце июня была тревожная телеграмма об этом из Москвы. – Э.Р.).

И вот они спустились вниз и встали, для фотографии, вдоль стены. И когда они построились…».

Как все, оказывается, просто! Ну конечно же, он придумал, будто Семью собираются фотографировать. Возможно, даже пошутил, что он-де бывший фотограф. Отсюда его команды, о которых пишет Стрекотин: «Станьте налево… а вы направо». И отсюда спокойное подчинение всех действующих лиц этой сцены. А потом, когда они встали, ожидая, что внесут фотоаппарат…

Юровский: «Когда встали – позвали команду».

Стрекотин: «Группа людей направилась к комнате, в которую только что ввели арестованных. Я пошел за ними, оставив свой пост. Они и я остановились в дверях комнаты».

Итак, расстрельщики уже толпятся в широких двустворчатых дверях комнаты. И рядом Стрекотин.

Ермаков: «Тогда я вышел и сказал шоферу: «Действуй». Он знал, что надо делать, машина загудела, появились выхлопки. Все это нужно было для того, чтобы заглушить выстрелы, чтобы не было звука слышно на воле».

Шофер Сергей Люханов во дворе сидит в кабине грузовика, слушает работающий мотор и ждет…

Юровский: «Когда вошла команда, ком[ендант] сказал Р[оманов]ым: «Ввиду того, что их родственники продолжают наступление на Советскую] Россию, Уралисполком постановил их расстрелять. Николай повернулся спиной к команде – лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к ком[енданту] с вопросом: «Что? Что?».

Стрекотин: «Перед царем стоял Юровский, держа правую руку в кармане брюк, а в левой небольшой кусочек бумаги… Потом он читал приговор. Но не успел докончить последнего слова, как царь громко переспросил… И Юровский читал вторично».

Юровский: «Ком[ендант] наскоро повторил и приказал команде готовиться… Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько бессвязных восклицаний, все это длилось несколько секунд».

«Переспросил» – и «больше ничего не произнес»! Так пишут Юровский и Стрекотин.