Хрущев. Кремлевский реформатор - Энвер Ходжа

И тогда колеса начинают вертеться. К работе приступает комиссия по вопросам безопасности. Если есть предположение, что имело место правонарушение, могут привлечь к расследованию ФБР. В результате расследования выясняется следующее.

Правительственное решение, сведения о котором были разглашены, излагалось в секретной или совершенно секретной записке, отпечатанной первоначально примерно в десятках экземпляров для рассылки в различные министерства, управления и подразделения правительства, заинтересованные в этом вопросе, при строгом соблюдении принципа «знает только тот, кому необходимо это знать». Затем с этой запиской смогли ознакомиться несколько сотен человек, поскольку она была размножена в большом количестве экземпляров руководителями ведомств для уведомления подчиненных. Возможно, что были направлены телеграммы сотрудникам в страны, где может потребоваться осуществить соответствующие действия. Когда подобное расследование завершается, зачастую устанавливают, что видеть документ или слышать о его содержании и говорить о нем с X, Y и Z могли от 500 до 1000 человек. Никакой чиновник никогда не признается, что при этом были нарушены правила секретности, и никакой корреспондент или публицист не выдаст источника своей информации.

По окончании расследования приходят к заключению, что нарушение совершено неизвестным лицом и установить, кем именно, невозможно. На какой‑то стадии расследования директору ЦРУ обычно напоминают, что в соответствии с законом об учреждении ЦРУ он обязан «охранять источники разведывательной информации и обеспечить ее неразглашение», и требуют от него ответа на вопрос, что он делает для того, чтобы обеспечить выполнение этого положения.

Директор ЦРУ, как правило, отвечает, что закон не предоставил ему каких‑либо прав по расследованию за пределами Управления и, более того, специально предписывает, чтобы оно не осуществляло каких‑либо функций, связанных с обеспечением внутренней безопасности. Кроме того, как видно из истории законодательства, это положение закона прежде всего преследовало цель вменить в обязанность директору ЦРУ обеспечение безопасности своих собственных операций.

Я должен признать, и делаю это с чувством сожаления и печали, что за годы службы в ЦРУ не добился большого успеха в поисках приемлемого и эффективного способа сделать более дисциплинированным наш правительственный аппарат в части сохранения им секретности или хотя бы уменьшить количество неприятных случаев утечки секретной информации, представляющей несомненный интерес для потенциального противника.

* * *

Мерой, направленной на улучшение нашей системы обеспечения безопасности, должны явиться пересмотр и усиление в некоторых аспектах наших законов по борьбе со шпионажем. Начиная с 1946 года исполнительная власть неоднократно предпринимала попытки, и безуспешные, внести поправки в закон о шпионаже, с тем чтобы обвинение не терпело фиаско лишь из‑за того, что трудно установить, могло ли привлекаемое к ответственности лицо предполагать, что информация, неправомерно раскрытая или переданная иностранному государству, «будет использована во вред Соединенным Штатам или на пользу иностранной державе», или оно шло на это сознательно. Выяснить это трудно. К счастью, сейчас уже нет необходимости доказывать наличие такого намерения, когда речь идет о секретной информации, касающейся «разведки средствами связи». Однако это требование остается в силе при разбирательстве дел о разглашении секретной информации других видов. Много секретной информации было раскрыто без разрешения и даже передано иностранным государствам, и при этом в защиту виновного выдвигался довод, что он, помогая нашему союзнику, хотел помочь нашему правительству (ведь после 1941 г. Советский Союз в течение некоторого времени был нашим союзником).

Английские законы основаны на теории прерогатив. Вся официальная информация может исходить только от короля, и лица, официально получающие ее, не имеют права разглашать эту информацию без санкции короны. Эта теория прерогатив правительства в подобных вопросах представляется здравой. В нашей стране большинство случаев раскрытия в суде всех деталей секретной информации, неправомерно приобретенной или хранимой, или переданной противнику, может идти во вред государственным интересам. Иногда даже приходится прекращать судебное разбирательство, чтобы избежать разглашения секретной информации. Некоторые виновные в серьезных проступках, затрагивающих нашу безопасность, не были привлечены к ответственности в силу лишь одной или нескольких причин, указанных выше. Сознание того, что наше правительство может не привлечь к ответственности даже в самых тяжких случаях шпионажа, создает у некоторых людей уверенность, что они могут совершать незначительные нарушения законов о шпионаже, оставаясь безнаказанными. Советы не оставили без внимания это обстоятельство.

Если вы небрежно ведете автомобиль на улице и собьете человека или причините ущерб чьей‑то собственности, не составит никакого труда привлечь вас к ответственности. Однако, если с нашими важнейшими секретами обращаются беспечно, в этом случае почти ничего не возможно сделать.

Но если даже нам и удастся улучшить законодательство по борьбе со шпионажем и обеспечению безопасности, если мы сумеем в какой‑то мере сократить непреднамеренную выдачу противнику ценной для него информации, все равно останется опасность предательства. Я имею в виду наших собственных изменников и тех, кто выдает наши секреты и секреты НАТО под давлением и шантажом, за деньги или по «идеологическим» причинам, или просто для того, чтобы удовлетворить свое «я», разогнать скуку и пережить волнующие моменты. Здесь даже бдительное правительство в свободном обществе не может обеспечить достаточно эффективных защитных мер, не нарушая открыто прав граждан. К сожалению, были случаи как в нашей стране, так и за рубежом, когда глаз правительства оказывался недостаточно зорким. Слишком часто изменник продолжительное время творит свое грязное дело, до того как служба безопасности выявит его.

Помимо шпионов, которых захватывали до и в ходе войны, мы знаем таких предателей, как Берджес и Маклин, Хьютон, Вассел и Блейк в Англии и полковник Веннерстом в Швеции. Для нас измена в 1960 году двух специалистов Агентства национальной безопасности Уильяма Мартина и Бернона Митчелла явилась тяжелым ударом, а измена Ирвина Скарбека — печальной историей слабой личности.

Затем последовал «четырехугольник»: Профьюмо — Уорд — Кристина Килер — Иванов. Имело ли место разглашение секретов, по всей вероятности, установить не удастся. Однако известно, что советский разведчик Евгений Иванов своими действиями способствовал подрыву авторитета правительства и его лидеров. Тем самым он случайно или преднамеренно нанес больший ущерб свободному миру, чем если бы добыл разведывательную информацию, которую, по видимому, стремился получить.

* * *

Эти и другие описанные мной случаи говорят об упущениях, имевших место в наших свободных странах в деле защиты национальной безопасности, однако подлинная причина лежит глубже.

В Англии, и то же самое в большой мере можно сказать о Соединенных Штатах, служба безопасности обычно мало касается вопросов безопасности, проверки кадров и практики других ответственных органов правительства. Насколько я могу судить по делу Профьюмо, служба безопасности не имела основания для вмешательства, пока на сцене не появился советский разведчик Иванов. После этого задумались о возможной угрозе национальной безопасности. Если бы до этого момента обнаружилось, что служба безопасности следит за частной жизнью английских граждан, не говоря уже о высокопоставленных правительственных деятелях, поднялась бы буря возмущения.