В храме Солнца деревья золотые - Наталья Солнцева

— Вересов! — раздался сверху крик Потапенко. — Нашел Маркова?

— Да! Все хорошо! Поднимайте… Только медленно, у него нога сломана.

Аксельрод и Потапенко прекрасно справились со своей задачей. Сначала из провала осторожно подняли Гошу, а потом Илью.

— Кострома, тащи что-нибудь твердое!

Потапенко лучше всех умел оказывать медицинскую помощь. Даже вполне профессионально. В юности он работал фельдшером на Алтае. Из подручных средств соорудили шину, зафиксировали ногу и отнесли Маркова в палатку.

— Будем ждать спасателей, — решил Вересов. — Сами мы его с поломанной ногой вниз не спустим. Что база говорит?

— Ребята вышли к нам на помощь, — ответил Толик. — Скоро будут. Погода бы не подвела!

Он с досадой взглянул на небо. Казалось, они все делали быстро, а прошло уже несколько часов. Выглянувшее было солнце скрылось за тучами, обещавшими снег. Похолодало.

— Пойду поговорю с Марковым, — шепнул Илья Аксельроду.

Тот понимающе кивнул.

Вересов забрался в палатку, где лежал пострадавший. Кострома поил его горячим чаем. Гоша кашлял, его глаза покраснели и слезились.

— Саворский, выйди на минутку, — Илья кивнул головой в сторону выхода. — Хочу задать Гоше пару вопросов.

Оставшись с Марковым наедине, он устроился поближе и молча наблюдал, как тот тяжело дышит.

— Гоша, зачем ты выходил ночью из палатки? — наконец спросил он, понизив голос.

— Н-не знаю…

Парень с трудом ворочал языком, его губы обветрились и распухли.

— А ты вспомни. Постарайся.

Марков закрыл глаза, судорожно вздохнул. Илья приложил руку к его горячему лбу, подумал: «У человека жар, лихорадка, а я его мучаю».

— Меня кто-то звал… — прошептал Гоша. — Я… проснулся… вышел…

— Кто? Кто тебя звал?

— Не знаю… испугался я… побежал… Потом… треск, удар… и все…

Вересов решил рискнуть. Он достал самородок и поднес его к лицу Маркова.

— Узнаешь?

Глаза парня блеснули и погасли, красные веки опустились. Он провалился в забытье.

— Гоша! Гоша! — напрасно звал его Илья. — Ты меня слышишь? Очнись…

Неровное, хриплое дыхание было ему ответом.

Через час пришли спасатели, забрали не приходящего в сознание Маркова. Разговаривать особо не пришлось, так как Потапенко определил у Гоши переломы ребер и велел как можно быстрее доставить парня в базовый лагерь…

Москва

Ангелина Львовна в очередной раз поймала себя на том, что думает о Ревине. Странно… Чем больше времени проходило с их последней встречи, тем чаще она задумывалась о муже ее школьной подружки.

Одним пасмурным утром психотерапевт Самойленко сидел в кабинете Закревской и пил кофе.

— Олег, — сказала она. — Ответь мне на щекотливый вопрос.

— Задавай, — с готовностью кивнул он.

— Вот скажи, почему ты о чем-нибудь думаешь? Не хочешь, а думаешь.

Самойленко достал сигарету.

— Можно?

— Кури, черт с тобой, — махнула рукой Закревская.

Он закурил, с наслаждением выпуская из ноздрей дым.

— Ну… раз я о чем — то думаю, видимо, у меня есть к этому интерес. Или я разобраться в чем-то не могу. Ум так устроен: он обязательно должен решить задачу. Как иначе оправдать свое существование?

Ангелина Львовна склонила голову набок, прислушиваясь к своему внутреннему отклику. Совпадает это с ее представлениями или идет с ними вразрез?

— У меня пациент был… — медленно произнесла она. — Я часто о нем думаю. Чаще, чем следовало бы.

— Влюбилась! — с восторгом заключил Самойленко. — Наконец-то! А то я стал серьезно опасаться за тебя. Нельзя полностью отдаваться работе. Личная жизнь должна иметь место…

— Хватит чепуху нести, — отмахнулась Ангелина Львовна.

— Ты уверена, что не стрелы Амура причина твоих дум?

— Уверена.

Самойленко выпустил к потолку большую порцию дыма и закатил глаза.

— Тогда… могу предположить следующее. Пациент остался для тебя загадкой. Ты не проникла в его тайну. И теперь твой ум мается в поисках ответа.

Закревская промолчала. «А ведь он прав, — подумала она. — Ох, как прав. Ревин ушел и унес с собой какое-то новое постижение бытия. Он все о себе понял. А я? Он оставил меня в неведении…»

Самойленко истолковал ее молчание по-своему.

— Слушай, Ангелина, почему бы тебе не выйти замуж?

— Зачем?

Закревская так искренне удивилась, что Олег Иванович опешил. Он считал ее возраст достаточно зрелым для такой вещи, как замужество.

— Затем! Чтобы иметь семью, детей. Избежать одиночества, в конце концов.

— Ты думаешь, брак — лекарство от одиночества? И за кого выходить-то? Женихов поблизости не видать, и годы мои уже не те.

— Выходи за меня, — приосанившись, предложил Самойленко. — Чем я плох?

Она так долго хохотала, что он обиделся.

— Ты восхитителен, Олежек, — вытирая выступившие слезы, выдавила Ангелина. — Спасибо за предложение. Я тебе признательна, честное слово…

— Так ты его принимаешь?

— Нет, конечно. Разве я похожа на даму, которая стремится замуж? Это не для меня.

— Ошибаешься, — горячо возразил Самойленко. — Мы с тобой идеально подходим друг другу. У нас много общего: профессия, характеры…

— …офис, кофеварка, — дополнила за него Закревская. — Пожалуй, стоит подумать.

— Вот ты шутишь, а у меня, между прочим, серьезные намерения. Я, может быть, давно все обмозговал. Мне не нравятся обычные женщины. Они или неврастенички, или дуры. Ты — самая умная из всех, кого я знаю. Ты уравновешенная, спокойная… красивая. С тобой можно что-то обсуждать, о чем-то договариваться. В семейной жизни это очень важно.

— Олег, — остановила его Ангелина Львовна. — Я не собираюсь замуж. Просто не хочу! Мне по душе моя работа, наука, карьера, а главное — свобода. Я не хочу ни от кого зависеть, ни перед кем отчитываться.

— Я составил наш с тобой сексуальный гороскоп, — заявил Самойленко, не обращая внимания на ее возражения. — Мы — идеальная пара! Такой шанс упускать нельзя.

— А как же любовь?

— Ой, не смеши! — Он докурил сигарету и достал следующую. — Не хватало еще верить в подобные сказки. Мы с тобой взрослые люди, психотерапевты, и лучше других знаем цену так называемой любви. Временный психоз, иногда в тяжелой форме — вот что это такое.