Дело о чертовом зеркале - Георгий Персиков

Катя дождется, она верит в него, но и он верит в нее. Когда Иван станет самым богатым и могущественным человеком в мире, миллионы красавиц будут готовы отдать ему свои сердца.

Иван пешком добрался до Иссы, а там его подвезли до большого татарского села – Елюзани на границе с Пензенской губернией. Это заняло у него почти день. Здесь Иван переменил историю и рассказал местным жителям, что он ехал из Казани в Крым к брату на свадьбу, но его ограбили. Добрые татары не могли не помочь соотечественнику, собрали немного денег и усадили его на огромный обоз с зерном, который направлялся в Пензу, на Ардымское зернохранилище.

До Пензы добрались за два дня, причем, проезжая заставу, Иван предусмотрительно закопался в пыльную прошлогоднюю пшеницу, но телеги все равно никто не обыскивал. В Пензе Иван на почтовом поезде доехал до Ртищева, а оттуда на древнем пассажирском шарабане с крышей – до Саратова. В Саратове ему удалось устроиться крючником на баржу, на которой он за трое суток доплыл по Волге до Царицына, а там взял пассажирский билет на пароход до Ростова-на Дону. Далее Иван пересек Азовское море, а оказавшись в Керчи, доехал на поезде до Феодосии, а оттуда уже на перекладных до Коктебеля. Кара-Даг он решил пересечь пешком. До Шайтан-Калаяр оставалось пройти не более десяти верст.

Нет ничего красивее крымской природы, когда на смену маю приходит июнь. Мрачные доселе холмы, пробудившиеся от зимней спячки, вдруг предстают перед путешественниками в убранстве стыдливой невесты – покрытые воздушными хлопьями бело-розовых яблонь, душистыми гроздьями лиловой сирени, синими бутонами диких орхидей и ослепительно желтыми, красными и голубыми цветами. А чуть вдалеке угрожающе устремлены в небо острые пики остывшего вулкана. До скончания времен на самой вершине здесь будет грозить осерчавшему Богу Чертов палец. Скалы кое-где расступаются Сциллой и Харибдой, но так же неожиданно смыкаются, так что, если идешь быстро, еле успеешь заметить в просвет мрачные бухты. Видные за десятки верст, величественно шествуют к своему окаменевшему трону король и королева Карадагских скал, чтобы сесть перед навсегда погасшим чертовым камином – жерлом вулкана, обращенным к морю застывшей лавой.

Но не будем останавливаться и примемся карабкаться по пыльной тропинке, заросшей кустарником, под плаксивые крики чаек. На самом верху Кара-Дага, среди звонкой пугающей тишины мы вдруг увидим мрачное нагромождение камней – черный и таинственный Мертвый город, словно бы охраняемый окаменевшими духами скал. Если пройти через Мертвый город по узкой, известной немногим местным жителям тропке и пролезть под грудой валунов, то можно оказаться на старой изъезженной дороге между глухих скал, заброшенной еще пару веков назад из-за горного обвала. Идти придется долго, но труд будет увенчан невиданным зрелищем – вы упретесь в зеркальную черноту скальной гряды Шайтан-Калаяр, известной также как Черные, или Чертовы, скалы. Дальше пути нет. Лишь немногие охотники за сокровищами, по рассказам стариков, умудрялись добираться до берега моря, где скалы не такие отвесные, и забираться наверх. Только богатств никто из них не нашел, а голову сложили многие. Старик Шайтан-Калаяр незваных гостей не любит.

По пыльной дороге вдоль коктебельского берега Черного моря плелась старая арба, держа, как видно, путь к Кара-Дагу. Правил повозкой, запряженной пузатым мерином, старый татарин из горно-прибрежных татов. Он был одет в грязную нательную рубаху-кольмек и суконные шальвары, подвязанные расшитым учкуром. На голове старика болталась в такт движению повозки каракулевая шапка-колпак.

Рядом с возницей сидел его молодой сородич, судя по одежде – из поволжских татар. Его недавно бритую незагорелую голову, всю в порезах, украшала черная расшитая тюбетейка. Молодой татарин, одетый в широченную рубаху, напоминавшую платье, и темно-зеленый чекмень, застегнутый на левом боку, зябко ежился, непривычный к холодному морскому ветру. А вот его глаза были какого-то странного, совершенно нетюркского небесно-голубого цвета.

Диалекты крымских и поволжских татар отличаются, но кроме всего прочего молодой татарин языка почти не знал: говорил, родители умерли рано, и вырастили мальца в русской деревне, благо мать была оттуда. Так и общались: на плохом русском, плохом крымско-татарском и плохом татарском.

– Чего Шайтан-Калаяр едешь? – спросил пожилой.

– Атам менеке анда ульде. Отец мой тут погиб, – отвечал молодой, теребя жиденький ус, – на скалу полез, да упал. Хочу место это найти, помолиться.

– Старый Шайтан-Калаяр гостей совсем не любить, – согласился пожилой. – Я молодой был совсем, тоже с братом по скала лазил, самоцвет искал. Брат нога в щель попал – совсем сломал. Опасно тут. Смотри Шайтан-Гюзгюсю не лазай – разобьешься насмерть.

– Не буду, – пообещал молодой.

Наконец арба подъехала к узкой дороге.

– Дальше пешками идти, – указал на черные скалистые пики кургузым пальцем пожилой. – Найдешь дорогу-то?

– Найду, – ответил молодой, спрыгивая с повозки и стаскивая большой холщовый мешок, – ряхмят, якше кеше. Спасибо, добрый человек. – Он сунул пожилому двугривенный и поклонился, прижав руку к груди. Впереди его ждали Чертовы скалы.

* * *

Иван Гусев долго ходил по небольшой площадке, усеянной валунами и острыми камнями. Наконец швырнул мешок в небольшую расщелину и улегся на него, положив руки под голову.

Здесь двадцать пять лет назад они стояли лагерем, здесь встретил свою смерть его отец, и здесь уже немолодой адъюнкт историко-филологического факультета Денис Смородинов впервые назвал внезапно осиротевшего Ванюшу своим приемным сыном. Здесь они были в шаге от сокровищ, но так и не нашли их. То, что не удалось отцу, вернее отцам, теперь удастся сыну.

Отец видел сына только историком, да и Денис Трофимович считал, что ему удалось исполнить мечту старого друга. Но это было не так.

Прошел еще один день, затем ночь, которую Иван провел на земле, закутавшись в халат. Наутро он уже стоял в центре скал Шайтан-Калаяр, глядя на высоченную гладко-черную скалу Чертово Зеркало и на полуразрушенную древнюю крепость Шайтан-Кале. Он был здесь уже шестой раз, начиная с того времени, когда разбился его отец.

Иван закурил, уселся на валун, извлек из пыльной торбы пергамент и зеркальце. Да, теперь он окончательно убедился – контур зеркального отражения гор на карте идеально совпадал с контуром настоящих гор, были тщательно прорисованы даже зубцы и башенки крепости, теперь уже не существовавшие. Очевидно, в шкатулке и было зеркало – да глупый Стрыльников не догадался посмотреть в него на отражение карты.

Так, теперь надо было разобраться с этим проклятым темным ханом, который напал на седого хана. Кто же это мог быть? Начнем с того, что хан в Крымском ханстве мог быть только один, стало быть, подобного противостояния крымских ханов быть не могло. Отлично, будем считать, что под словом «хан» подразумевается правитель, властитель. Итак, какой-то темный иноземный завоеватель напал на какого-то пожилого предка Ахмет‑бея (испокон веков замком Шайтан-Кале владели только Гиреи или их родственники). Итак, крепость заложили еще при Хаджи-Гирее I в 1461 году. Строительство, однако, шло крайне медленно: на такой высоте и крутых скалах мало что хорошего могло получиться. Манускрипт был написан примерно в XVI веке, стало быть, надо вспомнить властителей крепости за два с лишним века, причем непременно пожилых.