Кремлевский опекун - Александр Смоленский

Бывшие коллеги заказали еще по чашечке кофе и минеральной воды.

– Слушай, Пьер, дальше. После семнадцатого года московский дом Орловых экспроприировали. Первый этаж отдали какой-то пошивочной артели, а на втором и третьем расселили десятка два семей. Много позже артель закрыли, там осталось нечто наподобие склада. Дом добротный, имеет историческую ценность, так что его не сносят, а следовательно, кто-то из «исторических» жильцов в нем возможно и задержался...

Готье неожиданно замолчал. Говорить или не говорить? Дело в том, что он попросил Мишеля Виньона «копнуть» глубже, о чем Пьер его не просил. Выяснилось, что на самом деле из старожилов там никого не осталось. Правда, он узнал, что в одной из квартир некогда проживала довольно странная женщина с дочерью, которые держались от соседей особняком. Ходили слухи, будто когда-то весь дом принадлежал только им одним. Были ли это потомки тех самых Орловых, увы, Виньону выяснить не удалось. Ходить по квартирам он не решился. Но тем не менее зацепка налицо. Микроскопическая зацепка, про себя поправился Готье. Если ей следовать, Пьера можно направить по ложному следу, что у профессиональных разведчиков не поощрялось. Одно из их негласных правил гласило, что вектор поисков должен определять тот, кому задание поручено. Но если не сказать, то сколько дней уйдет у Пьера, чтобы отыскать хоть какой крючок? А вдруг найдет тот же самый?

Лениво попивающий кофе Тьерри вежливо молчал, понимая, что Готье о чем-то размышляет, и не стал его подгонять.

– К сожалению, это все, дорогой Пьер, – наконец продолжил он. – Есть еще одна информация из области слухов. Надеюсь, она сразу не уведет тебя в никуда?

Готье коротко пересказал то, что почерпнул от приятеля по Сорбонне. Пьер слушал затаив дыхание. Ему действительно было интересно.

– В первые же месяцы войны, когда немцы подошли к Москве, мать и дочь куда-то уехали, возможно, в эвакуацию, на этом их следы обрываются, – завершил свой рассказ Жан. – По крайней мере, Виньон их не обнаружил. А делать официальные запросы в архивах не решился. Сам понимаешь, дружище.

– И правильно сделал, – согласился Тьерри, понимая при этом, что лично ему в Москве тоже не удастся подключить официальные инстанции. Покойный Андре как раз об этом и предупреждал.

– Спасибо. Ты мне очень помог.

– Чем, если не секрет?

– Неужели не понимаешь: ниточка-то, оказывается, существует.

– Пьер, признаюсь, я почти не верю в успех, но от всей души желаю тебе удачи! Извини, мне пора в контору, – засобирался Готье. – Обед у нас закончился.

Спустя две недели Тьерри купил себе билет в Москву. При этом не возникло никаких сложностей с визой, что раньше случалось регулярно. Из этого Пьер сделал простой вывод, что российские спецслужбы или не поняли роль пожилого отставного служаки в истории с наследством, или у них и так все в порядке. Хорошо, что он вовремя отказался от услуг Жана Готье, а то бы ни французская, ни русская разведка не санкционировали бы его поездку.

Шереметьево встретило его проливным дождем и пронизывающей сентябрьской сыростью. Как эти русские могут жить в таком паршивом климате?! Почему они никак не угомонятся, а все время ностальгируют: где бы ни жили, их тянет домой.

Сильно же въелся в них монгольский ген! Кажется, имперских амбиций от хорошей, особенно за последние годы, жизни поубавилось. Но, видно, ген есть ген и в какой-то момент начинает бунтовать.

Несмотря на то что Тьерри хорошо говорил порусски, наметанное око таксиста сразу распознало в нем иностранца, и он тут же запросил двести долларов, правда, в итоге согласился на пятьдесят евро. Тоже дорого, но все же. Местные люди не особенно торгуются с шоферами.

Гостиницу Тьерри подобрал себе не в центре. Отель был небольшой, но чистенький. Да и обслуживание оказалось весьма приличным, если не обращать внимания на поразительную неблагодарность персонала, симпатии и антипатии которого никак не зависели от размера чаевых.

Никакого сколько-нибудь серьезного плана у Тьерри вообще не было, кроме той информации, которую сообщил ему Готье. Поэтому Пьер не стал задерживаться в номере и на метро отправился на Арбат.

Дом, который он нашел довольно быстро, вызывал двойственное чувство. Он напоминал древнюю женщину, которая уже собралась умирать и поэтому перестала за собой следить. Если же проявить известную долю воображения, то в ней можно было разглядеть благородные черты, стройность форм и даже красоту. Но так или иначе, остатки очевидной старинной архитектуры никак не компенсировали, мягко говоря, затрапезный вид здания.

Грязно-желтая краска на облупившихся стенах. Вход с высокими колоннами со следами былой лепнины и ржавым козырьком над ним. Давно не мытые окна, покрытые толстым слоем пыли, за которыми горели одинокие лампочки...

Тьерри слегка поежился: то ли от уличной сырости, то ли от грустной мысли о том, во что превратился бывший родовой дом его друга. Если этот дом таковым являлся.

Готье, пожалуй, прав – такое престижное место в арбатских переулках наверняка не оставят без присмотра. Жильцов в доме теперь немного, и они с радостью встретят какого-нибудь богатого инвестора, который дал бы им возможность отсюда съехать, а сам занялся восстановлением здания.

Хорошо все-таки, что он приехал до того.

Бывший разведчик позвонил в одну из квартир на втором этаже, где, как ему показалось с улицы, горел свет. Дверь открыла маленькая девочка. Она тут же запрыгала на одной ножке и стала восторженно кричать:

– Бабуля! Бабуля! К нам иностранец пришел!

Поразительно, как русские, независимо от возраста, моментально узнают иностранцев. «Бабулей» оказалась женщина примерно одного возраста с Тьерри.

– Здравствуйте. Вам кого? – низким прокуренным голосом спросила она.

– Сейчас попытаюсь объяснить, а вы сами решите, кого, – пояснил Пьер, который не знал заранее, как его встретят. – Я француз, работаю над книгой о древних русских родах и фамилиях. Этот дом, как мне сказали в архитектурном архиве города, принадлежал до революции известному роду Орловых.

Женщина не выказала к его информации никакого интереса.

– Кто его знает, может, и принадлежал! Нам от этого не легче. А откуда вы так хорошо знаете русский язык? – дежурно поинтересовалась женщина.

– У меня предки по материнской линии имели русские корни, – соврал Тьерри.

– То-то я смотрю, – как-то неопределенно добавила «бабуля». – Жаль, конечно, но я вам тут не помощница. Вам бы с Ильиничной поговорить. Она в нашем доме еще до войны жила. Но она сейчас в больнице, хворает. Как-никак за восемьдесят ей перевалило.

– Что делает? – не понял Пьер слова «хворает».

– Болеет старушка. Только вот в какой больнице, порази меня бог, не знаю. Хотите, отведу вас к ее компаньонке, приятельнице, значит. Может, она подскажет.

Женщина повела Пьера через забитый хламом коридор, мимо общей кухни, откуда разносились малоприятные запахи, от чего хотелось плотно зажать нос платком. Наконец она показала на обшарпанную дверь.