Сын Красного корсара - Эмилио Сальгари

Тридцать или сорок посетителей, находившихся в тот момент в зале, смакуя заключенный в бутылки напиток и дружелюбно беседуя между собой, встретили с возмущением брошенное гасконцем оскорбление.

— Кто это тут разорался?

— Вышвырните этого пьянчугу!..

— Начистите рыло этому подлецу!..

— Вон!.. Вон!..

Гасконец, красный, как вареный рак, встал, гордо держась за свою ужасную драгинассу.

— Мне показалось, тут кто-то мной недоволен, — проговорил он, сверля взглядами своих черных глаз горожан и авантюристов.

— Вон, негодяй! — закричал бородатый грубиян, у которого на боку висела драгинасса не менее длинная, чем у гасконца.

Дон Баррехо обернулся к баску, который спокойно потягивал свой херес, словно происходящее его нисколько не касалось.

— Вы когда-нибудь видели, приятель, таких наглецов? — спросил гасконец.

— Когда наслаждаюсь добрым вином, я становлюсь глухим, — ответил баск, улыбаясь в усы.

— Я сделаю из этих попугаев яичницу!

— Берегитесь, у этих попугаев есть клювы и когти. Им под силу разорвать гасконца, обитающего с одной или другой стороны Бискайского залива, — ответил баск. — Они бьют основательно, когда принимаются за дело всерьез, а смелости им не занимать, уверяю вас.

Авантюристы собрались в одном из углов зала, непрестанно продолжая кричать:

— Вон!.. Вон!..

— Кого это вон? — загудел гасконец, перекрывая их голоса.

— Тебя, пьяная рожа! — ответил бородатый грубиян.

— Гасконца!..

В этот момент появился трактирщик, вооруженный тяжелой кастрюлей, а за ним виднелись три или четыре его помощника, в спешке похватавшие вертела, на один из которых еще была нанизана недожаренная утка.

— Чего хотят эти люди? — заревел гасконец.

Потом, увидев утку на вертеле, громко скомандовал:

— Дай-ка эту мертвечину мне, ты, ворюга!.. Она пойдет нам на ужин, и на этот раз заплачу я, не так ли, Мендоса?

— Я брошу ее тебе в морду, грязный метис! — заорал трактирщик. — А после разобью тебе башку вот этой кастрюлей.

Громкий хохот оборвал ответ трактирщика, но грозный гасконец не смеялся.

— Гром и молния! — закричал он. — С каких это пор гасконцев атакуют кастрюлями?.. Мошенник, освободи место своим адъютантам! У них, по крайней мере, вертела в руках, а вертел служит оружием во всех странах земного шара!..[49]

И снова взрыв смеха последовал за злобным ответом гасконца. Смеялись горожане и авантюристы, но громче всех, вероятно, хохотал баск, хотя ему не нравилось, что этот фанфарон компрометирует себя, словно позабыв наставления сына Красного корсара.

— Этот человек опасен, — повторял бравый моряк. — Мой дублон запрыгнул ему в мозг, и кто теперь угадает, что выкинет этот близкий родственник дьявола. Очень жалко, но наша миссия закончится здесь.

Трактирщик, взбешенный сардоническим хохотом горожан и авантюристов, приблизился к гасконцу, угрожающе размахивая кастрюлей.

— Вон отсюда, пьянчуга, — завопил он, — или я разобью тебе морду!.. Пошел!.. Пошел!.. Мне не нужны скандалы!

Дон Баррехо, только что бывший красным, побледнел.

— Ничтожество! — загремел он. — Мордой наделены животные, у людей, тем более у гасконцев, морд не бывает! Сравнить меня со свиньей… Да я выпущу твою кровь и напою ею это почтенное общество.

Крики возмущения раздались среди присутствующих.

— Пей сам!

— Черт возьми! — закричал гасконец. — Тогда ею напьется моя шпага!..

— Если у нее жажда, — вставил слово не перестававший улыбаться Мендоса.

Трактирщик сделал несколько шагов вперед, не переставая размахивать своей огромной кастрюлей.

Он был высоким и толстым, как и бородатый авантюрист, и способен был проучить хвастуна с берегов Бискайского залива, если бы в руках у него оказалось оружие получше кастрюли.

Однако он был уверен в поддержке своих адъютантов и клиентов, а потому безбоязненно приблизился к гасконцу, не переставая кричать:

— Так уходишь ты или нет, пьянчуга? Мою таверну посещают порядочные люди; они не хотят, чтобы им мешали.

— И, как бараны, позволяют обдирать себя, — отвечал гасконец. — А ты самый гнусный ворюга, которого я когда-либо встречал на этом свете.

— Это я-то ворюга?! — заорал рассвирепевший трактирщик. — Ну, сейчас ты у меня огребешь!

Он сделал еще шаг вперед, намереваясь пустить в ход свою кастрюлю.

Гасконец, который после многочисленных возлияний, должно быть, потерял ориентировку, величественным жестом выхватил из ножен свою драгинассу и принял защитную стойку, крикнув Мендосе:

— Вперед, гасконцы!

Морской волк по-прежнему спокойно сидел перед своей чашей, еще почти полной.

— Что такое? — сказал он. — Я же баск, живущий на другом берегу Бискайского залива!

— Дон Баррехо нахмурился, потом бросился, словно разъяренный бык, на трактирщика, вопя как одержимый:

— Дорогу гасконцам!

Его драгинасса с оглушительным лязгом наткнулась на кастрюлю, отшвырнув ее в другой угол зала, потом гасконец наткнулся на хозяйского слугу, у которого на вертеле все еще красовалась утка.

Гасконец исключительным по точности уколом нанизал ее на свою шпагу, а потом стряхнул на стол, прямо перед Мендосой. Вся операция заняла несколько секунд.

— Это нам на ужин, приятель! — крикнул гасконец. — После хереса у меня удивительный аппетит. Мы съедим ее, когда я перебью всю эту челядь. Вот чему можно научиться у гасконцев!

Трактирщик и его помощники, испуганные действиями этого неустрашимого забияки, мигом укрылись на кухне, побросав свои вертела; однако бородач не сдвинулся с места; это был настоящий авантюрист, побывавший в Мексике или, может быть, в Перу.

— Сеньор, — сказал он, выступая вперед и обнажая свою длинную шпагу. — Против поваров вы деретесь отлично, вы даже кастрюлю обратили в бегство. А как насчет шпаги? Хотелось бы посмотреть, способны ли вы справиться с нею. Вы так насмешили нас, а теперь начинаете надоедать. Либо убирайтесь, либо мы поставим вам свечку.

Мендоса, до той поры лишь посмеивавшийся, поднялся, мигом обнажив свою шпагу.

Дон Баррехо повернулся к нему:

— Оле, приятель, оставьте это гасконцам. Пусть баски вмешаются позже, если в этом будет нужда.

— Вы слишком много выпили и легко можете пропустить укол.