Выпитое солнце - Мария Валерьева

повернулась на бок, переложила ногу на Арсения и хотела уже залезть на него, но Арсений тихо посмеялся и уложил ее обратно.

– Да подожди ты, – хихикнул Арсений, – ты не представляешь, как чутко спит Боря и какие нечуткие вопросы он умеет задавать.

– Да мне все равно на Борю! – прошептала Октябрина и снова попыталась взобраться на Арсения. Его руки мягко, но сильным движением остановили ее.

– Не стоит. Не здесь. Не сейчас. – Он проговорил это тихо, а затем, словно почувствовав, что Октябрина могла неправильно понять его слова, добавил. – Я хочу, чтобы это было между нами. Здесь и там – слишком много людей. Я ни с кем не хочу тебя делить.

Октябрина улыбалась. В темноте палатки черт лиц различить нельзя, но даже во мраке Октябрина, казалось, видела голубые глаза Арсения, в которых навсегда поселилось весеннее утро, различала морщинки в уголках его глаз и почти незаметную царапинку на щеке. Как-то он сказал, что такую оставил ему собутыльник – восемь лет назад она была глубже, страшнее и болела каждый раз, когда Арсений пытался улыбнуться.

Через сколько Арсений заснул, Октябрина тоже не могла знать. Время существовать перестало, оно вообще не чувствовалось в компании Арсения. Они могли сидеть у дороги пять минут, но Октябрина ощущала, словно просидела рядом с ним годы, словно годы разговоров и совместной жизни сцепили их жизни навсегда. Казалось, что песок из их песочных часов перемешался и высыпался в песочные часы с тонким горлышком – песчинки ссыпались неохотно. На двоих у них, казалось, вечность.

Октябрина коснулась его шеи пальцем. Повела вниз, к ключицам, и нащупала цепочку. Октябрина улыбнулась. Интересно, что на ней: крест или что-то другое?

В темноте лицо Арсения не разглядеть, но дышал он спокойно. Октябрина вообще заметила, что дышать у Арсения получалось как-то особенно легко. Его грудь словно ничего не сдавливало – не как у других людей. Октябрина иногда чувствовала, как на шее висела петля и сделать лишний вздох просто так не получалось.

Октябрина аккуратно вытянула цепочку. Горячая, Арсений никогда не снимал ее. Медленно, стараясь не пропустить кулон или крест, Октябрина вела пальцем по горячей серебряной цепочке, и казалось, что даже в цепочке Арсения билось его сердце. Когда Октябрина наконец-то нащупала что-то, очень удивилась. Это был не крест, не кулон, даже не фигурка. Это было что-то плоское, треугольное, но закругленное.

– Это медиатор, – прошептал сонный Арсений.

Октябрина от неожиданности вздрогнула. Арсений хрипло посмеялся – казалось, он спал, но во сне тоже решил поговорить.

– Это медиатор моего брата. – Он взял пальцы Октябрины в свои и поднял медиатор так, словно хотел его видеть. – Им на гитаре играют.

– И брат играл?

– Да. Федя играл. На концерте поймал, с тех пор очень боялся потерять, – ответил Арсений, а Октябрину словно обожгло. Никто не называл брата Арсения по имени.

– Федор и Арсений Бессмертные? – прошептала Октябрина, словно пробуя их имена на вкус. Вкус у имени брата Арсения горький, почти ядовитый.

– Ага. Такой дуэт просрали, просто кошмар, – усмехнулся Арсений и убрал медиатор под футболку. – Нам даже псевдоним не нужен был бы. Только вот он бы играл, а я не знаю… Воду бы ему в перерывах подносил. Или на синтезаторе. Я полтора года в детстве учился на пианино играть.

– И как? Получалось?

– Получалось ли? – Арсений словно усмехнулся. Он подложил одну руку себе под голову и задумался. – Ну, Кузнечика я играл на ура. Пару песен знал. Но я это не считаю умением играть. А вот Федя… Видела бы ты, как он играет! У него были черные крашеные волосы, лохматые, черные глаза… – Арсений зашептал. – Он смотрел в душу, он все в человеке видел.

– Вы такие разные, – ответила Октябрина и положила голову ему на грудь. Под ухом ее билось живое сердце самого живого человека из всех, кого она только знала. Мерно, спокойно. Так, словно сердце знало – все сейчас правильно, так тому и быть.

– Разные. Но вместе мы бы были отличной командой. – Арсений приобнял Октябрину, насколько это позволяла маленькая палатка. – А он ушел, решил, что мне другую команду искать нужно. Он все наперед видел, все-все.

Они лежали в тишине. Дыхание их смешивалось и становилось единым. Они не двигались, не смотрели друг на друга, но в этом молчаливом единении мыслей и духа чувствовалась Октябрине большая близость, чем когда бы то ни было со Святославом или Романом.

– Знаешь, у меня такое ощущение, что благодаря тебе я Федю уже очень хорошо знаю, – сказала Октябрина.

Арсений усмехнулся, и теплое его дыхание коснулось отросших волос Октябрины.

– Он рад, что я все еще помогаю ему быть хотя бы немного живым.

– Думаешь, он хотел бы этого?

– Хотел бы, чтобы даже после физической смерти для живых жить? – Арсений, кажется, улыбнулся. – Конечно. Он этого очень хочет. Он всегда этого хотел.

Арсений попытался устроиться удобнее, и Октябрина даже отодвинулась. Но он притянул ее к себе снова.

– Нам так даже одеяло не нужно, – усмехнулся он. А потом снова стал серьезен. – Каждый человек хочет, чтобы после смерти о нем помнили. Иначе в жизни смысла нет. Толку, прожил жизнь, ушел, а тебя никто и не видел словно. Так ведь никому не нужно. А он себя оставил. Видишь как? Я до сих пор с ним живу.

Октябрина обрадовалась, что тепло Арсения согрело ее в миг, когда все ее тело обожгло холодом. Это были ее мысли в тот день, в тот чертов день, когда она почти умерла – по собственной воле. Никто не вел ее в тот дом, никто не заставлял ее перешагнуть порог в вечное забвение. Никто не знает, что там, есть хоть что-то или, как говорят многие пережившие клиническую смерть, только темнота. Может, в этой темноте, сонной и лишенной ощущений, нужно ждать Великого Суда, может, ждать вовсе некого и нечего и вся вечность – это ничто в тишине. А, может, после смерти ничего и нет. Может, человек просто хочет верить, что чем-то лучше раздавленного машиной кузнечика или убитой на скотобойне свиньи. Может, после смерти есть только смерть.

– Так страшно думать об этом, – прошептала Октябрина и почувствовала, как по щеке потекла слеза. Девушка не успела остановить предательскую влагу – слеза упала на футболку Арсения.

Он почувствовал. Рука прижала Октябрину к себе сильнее.

– Мы оба с тобой одной ногой там побывали, – сказал он тихо и поцеловал девушку в макушку. – Но мы здесь, мы живы. У нас есть вечность, где она кончается,