Реинкарнатор - Юлия Рыженкова

– Тебя как зовут? – Костя подсел ближе. Слева резануло, и пришлось закусить губу, чтобы не застонать.

– Даша.

– Даша, у тебя родные есть?

Та кивнула, не отрывая взгляда от уезжающей «скорой»:

– Да. Дядя полицейский сказал, чтобы я никуда не уходила. Скоро за мной приедет папа.

– Это правильно. Давай подождем твоего папу.

«Скорая» исчезла с горизонта, и тогда девочка впервые глянула на Костю.

– А когда мама проснется? И почему так быстро заснула?

– Устала очень.

Вряд ли он – тот человек, который сможет правильно объяснить ребенку, что такое смерть. Ребенку, который еще не вспомнил собственную смерть.

– Вон отсюда!!! Это приказ! Я лично издам распоряжение, что тебе категорически запрещено выдавать кармограф! Убирайся с глаз моих и не мешай разгребать ту дерьмовую кашу, которую ты заварил!

Костя еще ни разу не видел заведующего в такой ярости. Сергеич вообще славился тихим, невозмутимым нравом.

– Я действовал строго по инструкции, – отчеканил Костя. – Кирилл Сергеевич, ну он ее угробил! На моих глазах угробил! Я что, должен был стоять и молча смотреть?

– По инструкции?! Да плевал ты на инструкцию! Идти на запах посреди МКАДа – это по инструкции? Бить медика «скорой» помощи – это по инструкции? Я уже молчу про оскорбление сотрудника полиции и прочее!

– Да я ему слова не сказал! Гаишник вообще стоял в стороне и не вмешивался, гад! А здоровяка этого я бил точно по инструкции: пункт два точка один, пятый раздел: «Действия реинкарнатора при попытке воспрепятствовать его профессиональной деятельности, что может привести к смерти пациента».

– По морде ты его, упыря, бил, а не по инструкции. И вообще, где там говорится о том, что нужно избить двух врачей «скорой» после того, как пациент умер? Короче, Колесов. Две недели принудительного отпуска. И чтоб я тебя не видел и не слышал! Этот Илья Ильич подал рапорт в Минздрав, те нагнули Минреинкарнации, и сейчас у нас из-за тебя большие проблемы! Тебя вообще хотят дисквалифицировать и отстранить от работы. Понимаешь ты это?!

– Отлично! Этот кретин убил пациента, а дисквалифицировать меня! Да я его увижу – голову ему… – Под испепеляющим взглядом Сергеича Костя прикусил язык. Похоже, он и правда перегнул, и лучше пока помолчать. Никакой вины за собой он не ощущал, но это ведь ничего не значит. Мир несправедлив тогда, когда больше всего нуждаешься в его справедливости. Ладно, пусть его сделают козлом отпущения, но только работы не лишают! При мысли о дисквалификации все внутри сжалось. Это будет конец.

Из кабинета заведующего он вышел таким вымотанным, будто не пятнадцать минут разговаривал, а отработал двойную смену. Ноги еле держали, пальцы чуть заметно тряслись, как у алкоголика, в черепную коробку будто ваты напихали. Он не помнил, как доехал до дома, когда последний раз ел, с кем разговаривал. Просто опустил тяжелую голову на подушку и выключился на двадцать часов.

– Так вот где прячется будущий инспектор Ордена, – внезапно раздался голос Амгалана Тумэновича. Костя напрягся: командор над ним подшучивает или сейчас серьезно? Мысли об Ордене после отстранения от дела не давали ему покоя. Оставалось чуть больше месяца до конца испытательного срока, а его даже до дела не допускают. Есть ли у него шанс реабилитироваться? Или все, он уже провалился, но выгнать из Ордена прямо сейчас не позволяет внутренняя инструкция? Костя вгляделся в широкое бурятское лицо, но нет, не понять. Из-за узких глаз, словно лукаво прищуренных, и мягкого голоса с легким акцентом казалось, что Доржиев всегда не до конца серьезен.

Вспомнив, в каком он сейчас виде, Костя неожиданно почувствовал себя неловко и выпрямился, отставив лопату. Но общей картины это не изменило. В высоких резиновых сапогах и комбинезоне он вычищал денник, бросая в тачку навоз, смешанный с соломой. Запах стоял соответствующий, и комбинезон уже давно превратился в приманку для мух – благо в январе никаких насекомых нет.

Сейчас Костя мог позволить себе просто заплатить за постой, воспользовавшись карточкой Ордена, но за годы безденежья привык работать конюхом. Ему это даже нравилось. Лошади фыркали, прядали ушами и смотрели большими черными глазами, от этого все Костины проблемы становились не страшными, не важными. Когда жизнь шла наперекосяк – он ехал сюда, на конюшню, к Ивану Викторовичу, ставшему за годы общения хорошим приятелем. К Пегасу и Чалому, сующим при встрече морды ему в карман – вдруг там яблоко или морковка? К Алешке, рыжему балбесу, прогуливающему тут уроки и так же, как и Костя, платившему за занятия черной работой. К потертым седлам, стременам, уздечкам и подпругам.

Всего в пятидесяти километрах от Москвы текла совсем другая жизнь, размеренная, спокойная и настоящая. Костя в нее погружался, словно в прохладное озеро после палящего солнца мегаполиса. Пять лет назад, после развода Колесова, Иван Викторович разрешил ему пожить на конюшне, и именно это тогда удержало Костю от пьянства и депрессии. Сейчас, оглядываясь назад, он даже мог себе признаться, что те три недели вспоминает с теплотой и некоторой завистью, несмотря на события, им предшествующие.

– Съездим на прогулку? – Амгалан обращался к Чалому, и тот, будто отвечая на вопрос, мотнул головой, убирая челку с глаз. Впрочем, Костя понял, кому на самом деле это адресовалось.

– А вы умеете?

– Ну, из седла не выпаду.

Мало желающих прокатиться верхом утром в понедельник, а сегодня и вовсе ни одного, так что кони скучали. Оставив командора гладить теплые фыркающие морды, Костя полез наверх, в комнатку, где обитал последние дни, – переодеться. Комбинезон бросил в ведро, приспособленное под бак для грязного; вместо него надел утепленные бриджи, кофту из флиса и специальную куртку – последний подарок отца на день рождения. Косте такие вещи были не по карману, отец же тогда еще надеялся, что сын станет если не инженером, то хотя бы профессиональным спортсменом. Тоже не самое подходящее занятие для отпрыска, но все лучше, чем работа на «скорой». Рукава уже обтрепались, куртка стала коротка, но, специально созданная для зимних прогулок, она до сих пор выдерживала морозы. Теперь отец не то что подарки не дарит – даже не звонит поздравить. А вот сапоги на меху – это уже вынужденный подарок самому себе. Пару раз как отморозил ноги, так и выкроил деньги на покупку.

– Весельчак понравился? Да, он у нас та еще обаяшка. Небось все руки вам облизал, – чуть улыбнулся Костя, спускаясь по лестнице.

Амгалан чесал за ухом рыжего коня донской породы.

– Похоже, он не против прогуляться.

– Он всегда только «за», но возьмите лучше теннесийца, он поспокойней, и вам проще будет.

Командор не спорил, кивнул.

В соседнем деннике махала хвостом гнедая кобыла по кличке Монетка. Костя быстро ее поседлал: та уже поняла, что намечается прогулка, и в нетерпении переставляла ноги. Затем очередь дошла и до Пегаса. Вороной потерся мордой о плечо своего всадника, тот потрепал тракена по холке.