Тарантул - Сергей Валяев

Очнулся от стыни — охладела вода; включил кран, и снова мягкая и теплая дремота… нет, неожиданный звук мобильного телефончика. Машинально цапнул аппарат, позабыв, что уже четвертый час ночи.

— Ну как, Чеченец, оздоровительная прогулка? — услышал веселый напористый незнакомый голос. — Отмокаешь?

— Дедок труп, и ты тоже, дядя.

— Дедок тю-тю, уже далече, — хохотнул незнакомец. — А я близко, Чеченец.

— Что надо, затейник?

— Ничего. Забудьте «слободских», как сон. Первое и последнее предупреждение.

— Я плохо забываю сны.

— А вот этот запамятуй. Добрый наш совет.

— Почему?

— Бизнес, Чеченец, у каждого свой. Делайте свою коммерцию. Москва большая, всем хватит.

— А нам нужны свои, «слободские».

— Нет, дорогой, мы вам машинку скрутим. Нет проблем.

— Мы — это кто?

— Мы — это мы.

— «Слободские» наши.

— Тьфу! — не выдержал мой невидимый собеседник. — Не нагулялся, Алеха Иванов. Смотри, прогулки ведут в ад…

— Пошел ты, сука затейная, сам туда!.. — и утопил мобильный телефончик в мыльной воде.

Зря. Надо было ещё поговорить по душам. Может, и узнал что-нибудь новое для себя. Например, час своей героической гибели.

«Дело простое: убит человек, родина не виновата. Бой оборвется. Мерцающий снег запеленает солдата».

Пробуждение поздним утром было ужасным — за окном билась снежная пелена, а тело, не выдержавшее столь радикального эксперимента на ночном поле, разламывалось от всепроникающей ползучей заразы. Помимо ломки, неестественная слабость. Таким слабым и беззащитным был лишь однажды, под руинами разбитого Города, когда в меня падал мерцающий смертью снег…

Быть безвольным и немощным, а ведь надо готовить наступление по всему фронту? Не дадим врагу ни дня передышки, будем бить гадину на её же территории.

Побрел на кухню, вырвал из холодильника бутылку водки, налил в стакан двести, насыпал туда красного перца, перемешал адову смесь, вернулся на кровать и, разве что не перекрестился, заглотил традиционное народное средство.

Мама моя родная! Наверно, так рождаются звезды и новые люди? Возникло впечатление, что душа моя от сильного ослепительного ожога вырвалась из телесного кокона и с проклятиями метнулась к окну, скользнула в щель и…

… ни времени, ни пространства, ничего, кроме космогонической пустоты, но затем душа моя попала в живительный искрящийся метеоритный поток и принялась в нем плескаться, как непослушное чадо на летнем речном бережку, повизгивая от восторга и удовольствия.

Продолжался праздник души до тех пор, пока не возник на берегу старик в домотканой свободной рубахе, напевающий песенку. Он напевал о парне раскудрявом и требовательно стучал стальной колотушкой.

Моя обновленная летучая душа весом в несколько граммов сжалась в метеоритный камешек и устремилась на планету Земля, в государство Россию, область Московскую, город Ветрово…

Тра-ба-бах! — и открываю глаза: знакомый потолок, плавающая под ним тарелка НЛО-люстры, окно с небесной пронзительной синькой.

Тра-ба-бах! Боже мой, что происходит? Невообразимая канонада в коридоре, будто уже началось наступление на всех фронтах. Тра-ба-бах! Неужели опять неуемный ОМОН с диким РУОП?

К своему удивлению и радости, без труда поднялся и поспешил к двери, содрогающейся от мощных ударов.

— Эй! — заорал в мимолетной паузе. — Вы, блядь, что там, все с ума посходили?! — И открыл бронированные запоры.

Лучше бы я этого не делал. В трудовой пыли сумрачной лестничной клетки теснились люди в противопожарной брезентухе и в медных касках. Один из них с авантажным молотом готовился к очередному сокрушительному удару, и этот стук непременно пришелся бы по моему неосторожному лбу, да исступленный вопль помешал:

— Алексей! — кричала мама, продираясь сквозь команду взломщиков.

— Мама, что это все значит? — задал вполне закономерный вопрос.

И не получил ответа — она повисла на моей шее, как медаль за отвагу на пожаре. Ничего не понимал, а мама плакала и смеялась, теребила меня, словно не веря, что я живехонький и здоровенький. Начал что-то понимать, когда брезентовая компания забубнила:

— Мамаша, того… вызов-то ложный… Надо того…

Счастливая мать вырвала из сумочки мятые ассигнации, и служба 01 радостно загремела кирзовыми сапогами вниз по лестнице, чтобы, очевидно, поскорее поднять чарку за здоровье раба Божъего Алексея.

Когда мы остались одни, мама позволила себе безобразную истерику. Ооо, как она кричала, надсаживалась, топала ногами. Такой видел её только однажды, когда сказал, что пойду на войну.

А что же теперь? Оказывается, я канул в неизвестность на двое суток, провалился в тартарары, исчез из жизни. Где был? Почему не отвечал по телефону? Как я могу вести такой безобразный образ жизни? Связался с какими-то сомнительными личностями?

— С какими-какими? — хохотал я, не выдержав такого яростного наступления и младенческой наивности родного человека.

— С подозрительными, Алексей, — отрезала. — А ты такой доверчивый мальчик, тебя каждый может обидеть.

— Мама, прекрати, — корчился.

— В чем дело? — не понимала. — Что тут смешного? Я неправильно говорю?

— До-до-доверчивый, — поквакивал от смеха, — да, каждый может обидеть. Ты, мама, само очарование. Самая лучшая в мире мама…

— Прекрати истерику, — потрогала мой лоб, как в детстве. — Холодный. Возьми себя в руки, Алеша. Не хочешь учиться, женись.

— Ты об этом говорила, родная.

— У тебя здесь какой-то… неприятный запах… как… как у козла… прошлась на кухню. — Вот, пожалуйста, пил водку? Безобразие. Это с твоим-то здоровьем? Алексей, я долго на все закрывала глаза, но так жить нельзя, хватит! Ты уже пьешь водку!.. Стаканами…

— Это я лечился.

— Алексей, — была решительна и беспрекословна. — У нас работает медсестра Виолетта, прелесть — опрятная, аккуратная, душевная… Тебе надо познакомиться…

— Мама, что за идеи? То учиться, то жениться?

— Хорошие идеи!

— Мама, хочешь моей смерти? — страдал. — Я больше не могу смеяться, швы расходятся…

— Не разойдутся, говорю как специалист! И хватит валять дурака, Алексей. Начинай новую жизнь! — И с этими верными словами наконец удалилась из моего жилища, провонявшего трупным запахом.

Мама-мама… Более наивного человека трудно найти на всем белом свете. Она видит то, что хочет видеть — беззащитного и доверчивого двадцатилетнего кроху, и знать не знает, что её сын — убийца.

Новый гость прибыл в самом дурном расположении духа. Не сбрасывая пальто, плюхнулся в кресло и вперился в меня, как на образ. Мы помолчали, я и господин Соловьев. Было слышно, как повизгивают от удовольствия детишки, катающиеся с горок.