Железная Маска и граф Сен-Жермен - Эдвард Радзинский

— Да, сир.

На руке гасконца был перстень, подаренный королевой-матерью; он хорошо помнил слова Фуке, которые тот просил передать королеве Анне. И, еще раз услышав, как страшится Его Ве­личество побега этого господина, мушкетер более не сомневался. Он понял, что есть какая-то связь между страхами короля и словами Фуке, передан­ными королеве-матери. Теперь он знал: если Фуке, не дай бог, удастся побег, прощай карьера, но, мо­жет быть, и жизнь. Так что д'Артаньян решил быть дотошным тюремщиком. Как повелел король, он сохранил в полнейшей тайне от узника день пере­езда в Фонтенбло.

Перед тем как везти Фуке, мушкетер сам от­правился в Фонтенбло — осмотреть и подготовить камеру.

Тюрьма в Фонтенбло — огромная башня, мрач­но возвышавшаяся над лесом, защищенная подъ­емным мостом и толстенными, в несколько метров, стенами. Но д'Артаньян потребовал дополнитель­ных мер — на окнах камеры поставили новые ре­шетки, и постоянные разъезды мушкетеров должны были охранять подступы к стенам. Усиленные ка­раулы расставили во дворе.

Перед самым днем отъезда не ведавшие о пе­ремене тюрьмы адвокаты Фуке пришли в Басти­лию для встречи с подзащитным. Оба были отправ­лены д'Артаньяном домой. Гасконец сообщил им, что Фуке захворал и просил прийти к нему через неделю. 24 июня на рассвете д'Артаньян разбудил Фуке. Ему было приказано приготовиться к отъ­езду. Фуке ничего не спрашивал — он уже выучил: когда гасконец ничего не объясняет, спрашивать бесполезно.

В 4 утра из ворот Бастилии выехали пять боль­ших карет, увозивших Фуке и обвиняемых по его делу; каждая карета была запряжена шестеркой ло­шадей, так что редким прохожим было понятно — путь предстоял неблизкий. За каретами следовали две огромные повозки с багажом и материалами следствия. Сотня мушкетеров во главе с д'Артаньяном окружала кареты. Величественный поезд с этим поистине королевским эскортом промчался по рассветным улицам Парижа. По приказу короля д'Артаньян сделал переезд как можно менее утоми­тельным. Король по-прежнему выказывал милость, по-прежнему надеялся, что Фуке образумится и со­гласится признать на суде все обвинения. Так что в полдень сделали остановку в Плесси, в дорогом трактире. Заботливый д'Артаньян приказал приго­товить великолепный обед для своего подопечного. Но Фуке съел лишь немного рыбы, запив ее водой. К вечеру въехали во двор старой тюрьмы.

На следующий день адвокатам Фуке было при­казано прибыть в Фонтенбло.

Обе знаменитости приехали тотчас. Д'Ар­таньян галантно распахнул перед адвокатами двери новой камеры Фуке. Оба старых мэтра оста­новились на пороге. Гасконец торжественно про­чел приказ короля — все встречи Фуке с адвокатами и подготовка к процессу должны проходить в при­сутствии охраны. Но адвокаты остались стоять на пороге, в камеру они не вошли. Оба заявили, что отказываются встречаться со своим клиентом на таких условиях.

— Мы не сможем честно исполнять нашу ра­боту, не имея права говорить с клиентом наедине. Я, к примеру, плохо слышу, поэтому господину Фуке придется кричать, чтобы я мог его услышать и обсуждать с ним его защиту. Но это обсуждение будет услышано надзирателем, о нем будут знать все. Защита превратится в комедию. Такие же про­блемы у моего коллеги, как вам известно, человека тоже немолодого. Прискорбно сообщить, что наш возраст не дает нам возможности исполнить волю Его Величества.

Неожиданно Фуке, стоявший на пороге ка­меры и бесстрастно слушавший разговор, разра­зился целым монологом:

— До какого еще унижения хотят довести без­защитного человека?! С завтрашнего дня я не буду есть. Я объявляю голодовку и откажусь отвечать на вопросы следователей.

Д'Артаньян тотчас торопливо предложил ком­промисс, обговоренный с королем:

— Сударь, при ваших беседах с адвокатами при­сутствовать буду только я. Клянусь честью, я обя­зуюсь хранить в тайне все, что касается вашего дела. Слово чести д'Артаньян не нарушит никогда, ни для кого. Но даю вам также слово, если вы за­говорите с адвокатами о чем-нибудь, кроме вашего дела, я немедленно сообщу Его Величеству.

Это был век, когда честь для истинных дворян была важнее королевских милостей. Фуке не со­мневался в гасконце.

Он смирился. Сделал знак адвокатам, и те во­шли в камеру.

Процесс олигарха

Фуке решил устроить пробу сил перед про­цессом. Во время очередного допроса он заявил следователям о незаконности присутствия посто­роннего при его встречах с адвокатами. Он по­требовал обсуждения в парламенте королевского приказа. Парламенту пришлось согласиться. По поводу решения короля началась целая дискуссия. За дискуссией внимательно следил король. Это была проверка — приживается ли новый порядок, когда любые приказы короля, даже противоправ­ные, тотчас выполняются. Все произошло именно так. Судейские возмущались в кулуарах, но вос­стать публично против королевского приказа не осмелились. Раболепие победило. Глава суда на готовившемся процессе, честнейший месье д'Ормессон, очень страдал, отлично зная, что про­исходит нарушение законных прав узника. Но и он не посмел сопротивляться королю. Парламент одобрил решение короля. Проба сил перед про­цессом закончилась легкой победой Людовика. Фуке и его глуховатым адвокатам пришлось сми­риться.

Теперь мушкетер законно присутствовал при посещениях адвокатов.

Все это время д'Артаньян продолжал убеждать Фуке пойти на мировую с королем. Но опять — тщетно.

Наступил август. Месяц выдался прохладный, пошли дожди, и уже в середине августа король ре­шил вернуться в Париж вместе с обвиняемыми.

Все те же кареты, запряженные шестерками лошадей, и повозки с документами... Длинный по­езд, окруженный мушкетерами, поскакал в Па­риж — в Бастилию.

Д'Артаньян опять продемонстрировал Фуке ве­ликодушие и дружбу. У него был приказ короля: ни­где не останавливаться. Гасконец не останавли­вался. Но, проезжая через Шарантон, приказал повернуть к дому, где жила опальная семья Фуке, высланная из Парижа. У самого дома госпожи Фуке д'Артаньян велел пустить лошадей шагом. Вся се­мья Фуке — жена и дети — выбежала на улицу. Ло­шади еле-еле плелись, и д'Артаньян разрешил Фуке высунуться из окна кареты. Фуке сумел поцеловать жену и детей. Он не видел их три года.

По возвращении в Париж допросы возобно­вились все в том же Арсенале, в двух шагах от Ба­стилии.

Возобновились и модные прогулки дам у стен Бастилии.

20 ноября г-жа де Севинье написала своему другу г-ну де Помпонну: «Я вновь сумела увидеть нашего дорогого узника. Его вывели из Арсенала под охраной целого отряда мушкетеров и вели к тюремной карете... Он попросил д'Артаньяна раз­решить ему поразмяться после допросов и погу­лять у кареты. Д'Артаньян любезно разрешил. Я слышала, как, прогуливаясь у кареты в сопровож­дении господина д'Артаньяна, Фуке спросил, что за работы проводятся у Арсенала. Д'Артаньян объ­яснил, что это строят бассейн для фонтана. Тогда он попросил разрешения подойти поближе и на­чал высказывать рабочим свои замечания. Потом, повернувшись с улыбкой к д'Артаньяну, сказал: «Вам, должно быть, странно, что я вмешался? Дело в том, что раньше я неплохо разбирался в строи­тельстве фонтанов». Видимо, бедный месье Фуке вспомнил свой любимый Во-ле-Виконт! В это время он наконец увидел меня и поклонился. Те, кто любит г-на Фуке, находят подобное спокой­ствие и присутствие духа достойным восхищения».